фотографировали. «Вот колонка маленького городка на побережье, где мы провели свой летний отпуск. Разве она выглядит не забавно?»
– Принес.
Она налила по стакану себе и Гарольду и присела.
– Гарольд, что случилось?
Гарольд издал странный, истерический смешок и начал пить. Осушив стакан, он поставил его на стол.
– Случилось? А что могло случиться?
– Я хочу сказать, случилось ли что-нибудь конкретное? – Она попробовала свой Кул-Эйд и поборола гримасу. Он был не такой уж теплый. Должно быть, Гарольд ходил за водой не так давно, но он забыл положить сахар. Он наконец-то поднял голову и посмотрел на нее.
– Я хочу к маме, – сказал он просто.
– Ну, Гарольд…
– Когда это случилось, когда она умерла, я подумал, что это не так уж плохо. – Сжимая в руке свой стакан, он смотрел на нее напряженным, измученным взглядом, и это слегка пугало ее. – Я знаю, что для тебя это звучит ужасно. Но я никогда не знал,
– Не пытайся, Гарольд. Я знаю, что ты чувствовал.
Он удивленно уставился на нее.
– Ты знаешь?.. – Он покачал головой. – Нет. Ты не можешь этого знать.
– Помнишь, как ты пришел ко мне домой? И я копала могилу? Я была не в себе. Иногда я даже не могла вспомнить, чем это я занимаюсь. Так что если ты чувствуешь себя лучше, когда подстригаешь лужайку, что ж, прекрасно. Но если ты будешь заниматься этим в плавках, ты можешь получить солнечный ожог. Да ты уже получил его, – добавила она, критически оглядев его плечи. Чтобы не оказаться невежливой, она отхлебнула еще немного омерзительного Кул-Эйда.
Он утер рот.
– Я никогда их особенно уж не любил, – сказал он, – но я думал, что все равно почувствуешь горе. Ну, как если мочевой пузырь полон, то чувствуешь желание помочиться. А если умирают близкие родственники, то надо испытывать скорбь.
Она кивнула.
– Моя мать всегда была занята Эми. Эми была ее другом, – повысил он голос, впадая в бессознательную и почти жалкую детскость, – а я шокировал своего отца.
Фрэн вполне могла этому поверить. Бред Лаудер был огромным, мускулистым человеком. Он работал десятником на ткацкой фабрике в Кеннебанке. Вряд ли он толком представлял себе, что ему делать с жирным, странным сынком, которого произвели на свет его чресла.
– Однажды он отвел меня в сторону, – продолжил Гарольд, – и спросил, не педик ли я. Прямо так и сказал. Я испугался и заплакал, а он ударил меня по щеке и сказал, что если я всегда буду таким неженкой, то мне лучше убраться из города. А Эми… думаю, ей было на меня наплевать. Для нее я был просто неудобством, когда она приводила домой подруг. Она относилась ко мне так, словно я был неубранной комнатой.
С усилием Фрэн допила свой Кул-Эйд.
– Поэтому когда они умерли и я ничего не почувствовал, я подумал, что ошибался. Горе – это не подергивание коленного сустава, когда по нему бьют молоточком, – сказал я себе. Но я снова был одурачен. С каждым днем мне стало не хватать их все больше и больше. В особенности мамы. Если бы я мог хотя бы взглянуть на нее… столько раз ее не оказывалось рядом, когда я хотел ее видеть… когда я нуждался в ней… она была слишком занята Эми, но никогда она не относилась ко мне плохо. Этим утром, когда я проснулся, я сказал себе: надо подстричь лужайку, и тогда ты не будешь думать об этом. Но это не помогло. И тогда я стал стричь все быстрее и быстрее… словно стремился обогнать мои мысли… наверное, тогда ты и подошла. Я выглядел сумасшедшим, а? Фрэн?
Она наклонилась над столом и прикоснулась к его руке.
– С тобой все в порядке, Гарольд. Все это совершенно естественно.
– Ты в этом уверена? – Он вновь уставился на нее широко раскрытыми, совсем детскими глазами.
– Да.
– Ты будешь со мной дружить?
– Да.
– Слава Богу, – сказал Гарольд. – Спасибо Ему за это. Не хочешь ли ты еще Кул-Эйда? – спросил он робко.
Она постаралась улыбнуться как можно приветливее.
– Может быть, чуть-чуть позже, – сказала она.
В парке они устроили пикник: арахисовое масло и сэндвичи со студнем. Каждый выпил по большой бутылке Кока-Колы, охлажденной в пруду с утками.
– Я думаю о том, что теперь делать, – сказал Гарольд. – Ты будешь доедать свой сэндвич?
– Нет, я наелась.
За один присест Гарольд проглотил ее сэндвич. Его запоздалая скорбь не повлияла на аппетит, – отметила про себя Фрэнни, но тут же решила, что думать так нехорошо.
– Что? – спросила она.
– Я думаю, что надо поехать в Вермонт, – сказал он неуверенно. – Ты не против поехать со мной?
– Почему в Вермонт?
– Там, в городке под названием Стовингтон, есть государственный центр по изучению чумы и других заразных заболеваний. Он, конечно, не такой большой, как в Атланте, но уж наверняка поближе к нам. Я подумал, что если остались еще в живых люди, работающие над этим гриппом, то многие из них должны оказаться там.
– Почему ты думаешь, что они могут остаться в живых?
– Конечно, может быть, они и мертвы, – сказал Гарольд довольно сухо. – Но в местах вроде Стовингтона, где приходится иметь дело с заразными заболеваниями, умеют принимать меры предосторожности. И если они еще работают, то, я думаю, они ищут таких людей, как мы. У кого есть иммунитет.
– Как ты до всего этого додумался, Гарольд? – Она смотрела на него с открытым восхищением, и он покраснел от удовольствия.
– Я много читал. Ни одно из этих мест не засекречено. Ну, так что ты думаешь, Фрэн?
Она думала, что это прекрасная идея. Эта идея отвечала ее потребности в порядке и власти. Конечно, люди из Стовингтона не могли умереть. Они доберутся туда, их примут, обследуют и установят ту разницу, то несоответствие, которое существует между ними и другими людьми, которые заболели и умерли. Ей не пришло в голову подумать о том, кому может понадобиться в настоящий момент вакцина.
– Я думаю, нам надо найти дорожный атлас и посмотреть, как мы можем туда добраться, – сказала она.
Лицо его вспыхнуло от радости. На мгновение ей показалось, что сейчас он поцелует ее, и в ту единственную ослепительную секунду она бы не стала возражать, но эта секунда прошла. Задним числом она была рада, что этого не произошло.
