В начале девяностых на фоне всеобщего кризиса замаячил новый тип творческого интеллигента.- так называемый 'демократически мыслящий писатель'. Его главные особенности - русофобия и фанаберия. Цепкое обывательское мышление позволило подобным литераторам быстро приспособиться к новым условиям и постичь природу власти, которую не пугают ни моральная распущенность, ни бездарность, ни вопиющее невежество, если их прикрывает верноподданническая маска. Снедаемые страстью разрушать, крушить и уценять все что ни есть в чужой для них стране ('эта страна'), они растащили на куски даже собственную вотчину - Союз писателей, пытаясь воздвигнуть на его руинах сообщество единоверцев.

21 марта 1993 года за несколько месяцев до кровавых октябрьских событий в Москве прошла встреча 'демократически мыслящей' интеллигенции с Ельциным, где была оказана единодушная поддержка карательным мерам. 'Возьмите с собой свое мужество, - напутствовал президента Григорий Бакланов, - в стране воцаряется фашизм'. ', как бы раскрывая суть баклановских стенаний, остряк-пародист Иванов восклицал: 'Да, нам придется загнать коммунистов и вообще противников демократии на стадион в Лужниках. Но что поделаешь: с Советами пора кончать! Да, придется, и пострелять кое-кого'. Под одобрительный шум присутствующих, в унисон воинственно настроенной интеллигентствующей публике прозвучало проклятие-эпитафия, принадлежащая перу поэтической дивы Екатерины Шевелевой:

Над кладбищем кружится воронье,

Над холмиком моим без обелиска,

Будь проклято рождение мое

В стране, где поощряется жулье.

Будь прокляты партийные вожди,

Спешившие захватывать бразды

Правления над судьбами планеты.

Будь проклята слепая беготня

По пресловутым коридорам власти,

Бессовестно лишавшая меня

Простого человеческого счастья.

Будь проклято самодовольство лжи

С ее рекламой показных артеков!

Будь проклят унизительный режим,

Нас разделивший на иуд и зэков!

В начале августа 1993 года в газете московских 'апрелевцев' 'Литературные новости' было напечатано письмо 38 литераторов, которое было послано Ельцину и 'обратило на себя внимание'. Спустя примерно месяц авторы письма были приглашены к Ельцину на застолье, явились Разгон, Приставкин, Юрий Давыдов, Рима Казакова, Рождественский, Афиногенов, Нуйкин, Оскоцкий, Ал. Иванов, Я. Костюковский, А. Дементьев и другие. Кто разбирается в 'литкадрах', тому ясно, кто, какие люди пришли (для коих слово 'русский' как красная тряпка для быка). Заметим, что это было незадолго до 3-4 октября, и выступления приглашенных весьма красноречивы в свете последовавших вскоре кровавых событий. Вот эти выступления в передаче 'Литгазеты' (22 сентября 1993 г.).

Л. Разгон: 'Нельзя сделать яичницу, не разбив яйца. Мы все время сидим в глубоко эшелонированной обороне'.

А Нуйкин напомнил, что в офицерском уставе за промедление в бою полагаются большие наказания Это был прямой и оправданный упрек, и президент принял его.

Ю Черниченко напомнил, что весной мы агитировали перед референдумом, обещая людям осенние перевыборы парламента 'Прошла осень, мы теперь не можем сказать, что выборы состоятся. Уверены ли мы, что сможем подготовить их зимой?' В конце его речи раздался вопрос президента - это и был пик встречи:

- А если я скажу, что в ноябре будут выборы? ' подождал с усмешкой:

- Вы что же, думаете, обращение подписали просто так? Оно не осталось втуне'

М. Чудакова: 'Надеюсь, что я выражаю умонастроение немалой части гуманитарной интеллигенции, которая поддерживала вас Борис Николаевич, на референдуме, но сегодня испытывает беспокойство. Мы ждем от вас в первую очередь решительности. Ради русской демократии сейчас надо проявить волю. К свободе надо дойти усилием. Противостояние легитимности само по себе не исчерпается - нужен прорыв! Сила не противоречит демократии - ей противоречит только насилие. Оно претит нам, и мы не допустим его - в любом случае. И еще одно. Не нужно бояться социального взрыва, которым постоянно пугают с разных сторон. Если бы этот взрыв, ведущий к гражданской войне, был реален, он давно бы уже случился! Присмотримся лучше к тому важнейшему факту, что его нет, что люди проявляют трезвость, выдержку, историческое чутье. К взрыву может привести только нерешительность - тогда на короткое время может прийти к власти третья сила, мы ее не потерпим. А решительные действия люди как раз поймут и поддержат... Действуйте, Борис Николаевич!' Так это было.

Одна из отличительных черт 'демократически мыслящего' литератора развитый инстинкт мимикрии, эготизм да жесткая корпоративная спайка. Скажем, в свое время беллетрист Ананьев иначе не называл Солженицына, как 'выдающийся наш современник'. И горе тому, кто не дай Бог усомнится в этом на мгновение ока, а пуще всех патриотам из неугодных ему изданий! Нет, зная крутой нрав благородного защитника Александра Исаевича, не позавидуешь этим бедолагам... Всегда ли, однако, столь ревностно оберегал доброе имя сего писателя? Но лучше, если ответит на вопрос он сам 1974 год. 'Литературная газета' от 30 января и презрительные и высокомерные слова тогда еще молодого, полного сил, кипучей энергии и радужных надежд беллетриста. На горизонте соблазнительно блистало, сверкало, словом, маячило прекрасное будущее. Его. Ананьева, будущее, которое действительно вскоре наступило и продолжается до сегодняшнего дня.

Но тогда это светлое будущее надо было завоевывать, приближать. ' он денно и нощно, как мог, приближал и завоевывал благосклонность так жгуче презираемой им ныне советской системы. ' появилась в означенной выше газете статья, пышущая гневом и высокомерием. Озаглавлена она так: 'Растленная душонка'. Это Солженицын, значит. Чувствуя полную безнаказанность и радостно предвкушая сладкую жизнь (о, наш обличитель отступничества надолго ее, как говорят в Одессе, заимел!), он грозно обличал: '...кто он, помнит ли, на какой земле родился, во имя чего извергает хулу на все, что его окружает?' - звенел, как натянутая тетива, голос сегодняшнего праведника и 'прораба перестройки'... Так 'защищал' Ананьев Солженицына. Тогда Исаевич был для него 'растленной душонкой', а сейчас 'выдающийся наш современник', в те годы он хулитель всего, 'что его окружает', 'литературный власовец', а ныне - 'его надо публиковать целиком... все, что создал...'

Шалун был, право, этотАнаньев!

Однако типичный для своёй среды, поэтому и уверен, что любые шалости сойдут с рук усилиями спаянной когорты единомышленников. Иные шалости сочтут невинными, другие предадут забвению, за третьи же, будучи пойманным с поличным, можно покаяться - простят! Как в 1989 году: 'Я приношу глубочайшие извинения Андрею Дмитриевичу Сахарову и Александру Исаевичу Солженицыну'7. И все кончилось наилучшим образом, а Сахаров с удовольствием подписал письмо в защиту Ананьева, несмотря на то, что эти 'глубочайшие извинения' последовали после изобличения его в двурушничестве. Но, как говорится, свои люди - сочтутся.

И все-таки не угнаться ему за шалостями Григория Бакланова и Альберта Беляева, о чем поведал в одном интервью Рой Медведев8. Он воздает должное, как считает, порядочности, мужеству и нравственному максимализму прозаика Г. Бакланова вкупе с Евг. Евтушенко и партийным функционером А. Беляевым. Ибо каждый из них якобы страшно, но тайно, в темных глубинах души своей, злобно ненавидел социалистическую Россию, однако ж купался... в лучах официального почета и славы. Вот что делало 'наше проклятое прошлое' с людьми. Трагизм положения Бакланова и Евтушенко, оказывается, усугублялся еще и тем, что им приходилось (по крайней мере в общественной жизни) лгать, притворяться, жить двойной моралью. 'И Евтушенко в годы застоя не был обойден славой... ' я думаю, что Евтушенко был неискренен как раз в годы застоя, а сегодня искренне хочет перемен', - уверяет Медведев. Бакланов тоже не был обделен славой в условиях застоя, но был 'вынужден (?) к ним приспособляться и сейчас отказывается (!) от двойной морали'. Хороши же 'прорабы перестройки', суть существования которых - ложь и лицемерие! Не забыть бы и третьего члена этой весьма скандальной троицы: 'В годы застоя Беляев руководил в ЦК КПСС сектором