идеалы, а художнику - находиться в гуще жизни. Эти слова трактуются буквально, казенно: они утратили смысл, стали стертой монетой, но до сих пор звучат, но уже не грозным, а смешным воспоминанием о былых временах'. Да, смеяться не грешно... 'Чего же тут смешного?' - спросят меня не только противники, но и сторонники реформ, готовые все бросить в огонь просвещения и исправления, лишь бы его пламя расширялось и кипятило людскую совесть. Действительно, скажут мне, есть великие традиции русской литературы, взывающие к нравственному долгу. Даже живопись в XIX веке просвещала, рвалась в бой за права народа и многого добилась в процессе этих исканий. Особенно преуспели на этом пути В. Перов и '. Репин. Советская живопись долго делала вид, что держится на этих традициях, но недавно в конце концов от этих иллюзий начала освобождаться. Это закономерно. Нельзя бесконечно разогревать позавчерашнее блюдо, как бы ни было оно уместно сто лет назад'9. Проще говоря, реализм в искусстве с его социальными проблемами, обостренным вниманием к духовному миру человека, его гражданскому долгу и т. д. тихо скончался, и Д. Сарабьянов со вздохом облегчения ставит на нем крест.

Насчет 'кончины' отечественного реализма - то это давняя 'розовая мечта' русофобов всех мастей и отличий. Прикоснемся к некоторым старым изданиям. 7 декабря 1918 года в Петрограде вышел в свет первый номер газеты 'Искусство коммуны', которая просуществовала до 18 апреля 1919 года. Редколлегию газеты составили 'теоретики 'левого' искусства Н. Н. Пунин, О. М. Брик и художник Н. '. Альтман. 'Взорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы - как не мечтать об этом новому художнику, пролетарскому художнику, новому человеку', - таково кредо (автор Н. Пунин) первого номера. К. Малевич призывал 'отбросить Грецию', 'сжечь в крематории остатки греков'. Он неистовствовал: 'Скорее можно пожалеть о сорвавшейся птице, нежели о разрушившемся Василии Блаженном'. Идейные позиции и творческие принципы так называемых 'левых' авангардистов сформулированы Н. Луниным с предельной ясностью: 'Все готов был вынести старый художественный мир, но призывов к разрушению искусства прошлого он вынести не мог. ' теперь, когда возможность такого разрушения стала совершенно реальной, надо видеть, как растерянно и болезненно сжалось сердце доброго старого 'культурного' носителя великих художественных традиций... Для здорового и продуманного 'футуристического' мировоззрения разрушение старины - только метод борьбы за свое существование. Только потому, что искусство прошлого претендует еще на влияние и на образование новых художественных форм, оно может стать предметом разрушения'. Так было положено начало кампании по дискредитации и обвинению в контрреволюционности, реакционности и прочих грехах всех других художественных течений. 'Реалисты крепки и грубы, но для того, чтобы быть действительно творческими художниками, они слишком пассеистичны, их формы стары, изжиты, истерты, в них нет творческой дерзости и подлинно революционного напряжения, они мещански пошлы, бесцветны и бессильны... Реалисты - бездарны... как школа, как форма... ' в этом, единственно в этом, безысходная трагедия реалистических (передвижнических) художественных течений. Трагедия эта не изменяется при современной художественной ориентации. Как бы близки ни были реалисты к пролетариату коммунистический пролетариат никогда не сможет включить их в свои ряды'.

В последнее двадцатилетие усилиями иных теоретиков авангардисты предстают великими художниками, противостоящими 'худосочным реалистам'. Отныне, пишет Сарабьянов, представители нового направления станут сосредоточивать свое внимание на общечеловеческих ценностях, которые как бы добывались не из 'слоя' социальных отношений, а из самочувствия индивида, стоящего перед вечным лицом кардинальных проблем жизни. Наступает, мол, пора возвращения искусства к своей первооснове, 'к самым главным и общим категориям бытия - жизни и смерти, гармонии и хаоса, рождения мира и его конца'. Лукавит исхитрившийся искусствовед, отнимая у великих мастеров-реалистов способность к глобальному мышлению.

'Но такие крупные мастера авангарда и 'предавангарда', как Малевич, Кандинский, Петров-Водкин, Фальк, Шагал, Попов, Лентулов, Филонов, Кузнецов, в той или иной мере каждый по-своему выражали эти искания вселенского образа'. ' чтобы у читателя не осталось никаких сомнений на этот счет, заключает: 'Раньше у нас считалось, что сам этот отклик должен быть целенаправленным: его цель - рождать оптимистические чувства (даже если образ окрашен трагическими нотами), закаливать волю, утверждать бытие и деяние. Теперь мы должны себе позволить отказаться от такого требования'.

Несколько позже в статье 'Эффект Кандинского' сей потрясатель реализма конкретизировал свои идеи на примере творчества Кандинского. Главная черта художника - это его всемирность, вненациональность. Отсюда, мол, проистекают все его великие достоинства. 'Художник мира, генератор художественных идей, соединивших земли Старого и Нового Света, он был открыт разным культурам, различным традициям и разнообразным творческим предвидениям'. Не потому ли принципы художественного и научного мышления оказались в его творчестве приближенными друг к другу при господстве научной мысли? 'Эффект Кандинского', основанный на открытии, озарении, пробуждении творческого начала, на культе парадокса, имеет дальнюю перспективу действия. Он провоцирует полет мысли, жажду свободы, может быть источником научного открытия...'10 Наконец, следует вывод: 'То, что в картинах Кандинского сталкиваются в драматическом конфликте не живые существа, не люди, а абстрактные формы, способствует тому, что создаваемые художником образы приобретают всеобщий характер'. Словом, из искусства изгоняется живая плоть жизни - вот где зарыта собака Сарабьянова.

Что же: мертвая схема, абстракция, где нет места поэтической правде бытия, колдовскому очарованию душевной красоты, - это и есть мир искусства? ' что такое художественный плюрализм: отрицание реалистических традиций в угоду торжества авангарда и предавангарда? Лишение искусства социального и национального начал? 'ли, может быть, абстрактные формы, которые сродни научным открытиям, отмена образа и исчезновение времени во имя 'концентрированного интеллектуализма', 'искания вселенского образа' и 'сосредоточенного созерцания'. Но все это означает гибель искусства.

Что же касается реализма, смеем утверждать, - это не скудость чувства и мысли, не приземленность и не унылые плоды обыденного сознания, убивающие идеал и мечту. Реализм - это жизнь в развитии, борьбе, цветении и увядании как момент перехода в иное состояние, как залог рождения нового. Истинное творение реализма даже в момент потрясения трагическими судьбами героев наполняет нас неизъяснимым ощущением светлого чувства и надеждой, укрепляет любовь к жизни.

II

Всеобщий кризис девяностых годов привел к катастрофическому падению общественного самосознания, к утрате веры и животворных идей. Отсюда растерянность и пессимистическое настроение, расщепленное сознание и отчаяние широких масс. Удручающе выглядит и творческая интеллигенция, выдвинувшая из своей среды немало гнусных личностей; ее нестройные ряды пополнили униженные и оскорбленные, отчаянные и отчаявшиеся, надломленные и робко протестующие. Меж тем для подавляющего большинства граждан некогда великой и гордой страны общественная жизнь, лишенная своего былого гражданского содержания, стала будничной и серой. Нет больше ни государственных интересов с их мировыми проблемами, ни прежних духовных запросов и культурных увлечений. Театры, музеи, культурные центры превратились в огромный рынок безвкусицы и пошлости. Тут же приютились всевозможные ларьки и лавки, торгующие заморской рухлядью; притоны, харчевни, всегда полные праздной публики, которая и составляет основную массу 'хозяев жизни', так называемых 'новых русских', погрязших в преступных махинациях, лишенных гражданских и духовных интересов и стоящих на грани полной деморализации. Так обнажилась суть нынешней жизни со всей ее отвратительной бездуховностью и низостью.

А в это время в стане 'граждан мира' царит радостное возбуждение. С неслыханным цинизмом высказался на сей счет академик Лихачев. Жить стало лучше, умиляется он: 'Открытые лица, смелый взгляд, откровенные суждения'. ' тут же поклон и благодарность президенту, который 'расчистил путь для возрождения свободной России'. Во имя этой свободы, дескать, можно поступиться и развалом великой державы, издевательством над народом, наконец, убийством ни в чем не повинных людей: 'В такие периоды, я уверен, поэт и должен быть возле трона (?! - Н. Ф.), чтобы предостеречь Царя (читай Ельцина. - Н. Ф.) от неразумных шагов. Во имя главного'11. О главном сия 'свеча на ветру' (А. Вознесенский) и 'главный интеллигент страны' (Т. Толстая) поведают позже, восемь месяцев спустя, когда встанет вопрос о его причастности к московской трагедии: 'У меня и сейчас нет сомнения в том, что обращение к президенту надо было подписывать', то есть подталкивать власти предержащие к массовым убийствам.

А незадолго до этого тихим, ласковым голосом он умолял 'отца нации' устроить суд над теорией марксизма, чтобы мы (?) 'показали (?!) наконец, что именно сделал марксизм с нашей наукой, с нашей