стульчике под вешалкой, где столько всего интересного.
Шапка на сапоге. Лошадиная морда сапожной ложки перемигивается с изящной пластмассовой балеринкой. Женская сумка, из которой торчат перчатки, ключи, шарф. Две авоськи – одна с молочными, другая с винными бутылками.
А если наклонить голову и заглянуть в кухню, то видны длинные мамины ноги в колготках, которые пританцовывают в такт музыке, а рядом с ними, совсем не в такт, болтается утюжный провод. Маша тоже пробует пританцовывать, но танцевать и надевать туфли почему-то неудобно. И девочка тяжело, на весь коридор, вздыхает.
– Не вздыхай! Ты уже здоровенькая! – кричит пробегающая, полураздетая молоденькая мама с выглаженной кофточкой в руках. – Человек должен уметь сам себя обслужить. А то Светлана Николаевна скажет, что ты за неделю все забыла.
– Дырочки очень ма-а-аленькие, – печалится Маша. – Такие ма-а-аленькие, что их и в микроскоп не видно.
Слово «микроскоп» она выговаривает четко.
– Слышишь? – это папа высунул из ванной намыленное лицо. – Микроскоп! Что знает ребенок! Кто ее забирает сегодня?
– Дурачок! – отвечает пробегающая, уже одетая в кофточку мама. – Она в него смотрела у меня на работе. – И скороговоркой добавляет: – Ты отводишь, ты и забираешь.
– Ох! – говорит Маша, выпрямляясь. – Измучилась! Мы с мамой смотрели в микроскоп мышиную кровь.
– Зачем показывать ребенку всякую гадость? – возмущается папа. – Она у нас березу не видела. Я не могу. У меня сегодня аврал.
– Видела, видела, – отвечает Маша. – Подумаешь, береза.
– У тебя всегда аврал! – кричит мама. – А сидела с ней по бюллетеню я! Целую неделю. Хотя, как ты знаешь, наши права и обязанности…
На этих словах папа открывает во всю мощь все краны в ванной. Мама объясняет ему что-то про права, а он стоит и улыбается шуму воды и аккуратненько протирает лицо лосьоном.
Мама замолкает. Папа закрывает в ванной воду.
– Справка у Машки в карманчике, – чеканит уже совсем одетая мама. – Я ушла.
И она мгновенно исчезает.
– Эй! – кричит папа, выбегая из ванной. – Ты куда?
Папа с Машей приступом берут автобус. Папа с Машей на руках стоит на передней площадке. Шум, давка.
– Уступите человеку место!
– Не видите: папаша с ребенком.
– Парень! Давай свою, у меня одно колено свободно! – предлагает папе молодой человек с мальчишкой на руках.
Папа с готовностью передает Машку через головы.
– А вот это неразумно! – шепчет ему чиновничьего вида дама. – Неизвестно, в каком контакте тот мальчик!
– Отдайте ребенка! – пугается папа. – Нам сходить!
Машку возвращают папе таким же образом, и хоть сходить им еще не надо, но раз уже так получилось, они выскакивают на одну остановку раньше.
– Ура! – кричит Маша. – Будем гулять прогулкой!
– Так не говорят, – объясняет папа.
– Нет, говорят! – упорствует Маша.
– Не люблю упрямых девочек, – говорит папа. – Мы гуляем пешком.
– Пешком-мешком, – отвечает Маша.
Папа достает газету и на ходу ее развертывает.
– Пап! – говорит девочка. – Посмотри!
– Ты что – воробьев не видала? – сердито говорит папа.
– Разве ж это воробьи? – удивляется девочка. – Воробьи – маленькие. Как мышки. А эти – как кошки.
– Смотри лучше под ноги, – говорит папа и быстро спрашивает: – Трижды три?
– Сорок семь, – отвечает девочка.
– Думай! – сердито говорит папа.
– Шестнадцать? – дурашливо спрашивает девочка и объясняет: – Это не воробьи. Эти птицы обзываются галками.
– Трижды три! – папа строг и недоволен.
– Трижды три, – тянет Маша, – это… А маленькие галки – галушки?
Но тут они подошли к калитке детского сада, и папа дернул ее на себя. Калитка не поддалась, потому что была закрыта, закручена бечевкой. Папа стал стучать по ней ногой. Маша засмеялась и стала стучать тоже. Так они стояли и стучали, и вся изящненькая металлическая ограда детского садика позванивала, дрожала и будто бы пела.
– Черт знает что! – сказал папа.
– Черт знает что! – повторила Маша.
– Не ругайся! – сказал папа. – Где ты такое слышала?
Маша смотрит на него лукаво:
– Не скажу!
На шум вышла нянечка. Она идет к ним по дорожке очень медленно и очень молча. Подошла к калитке, но вместо того, чтобы ее открыть, стала выискивать что-то на траве – ногами и руками раздвигает траву, и ни слова, ни слова.
– Что же вы нас не пускаете? – угодливо спрашивает папа. – Машенька выздоровела и очень по садику соскучилась.
– Нет, – говорит Маша, – я не соскучилась. Что вы ищете? – спрашивает она.
– Не твое дело, – говорит папа. – Может, я могу вам помочь?
Нянечка посмотрела на него внимательно, и все ее лицо выразило такую мысль: ну чем, чем ты мне можешь помочь в этой жизни, несчастный очкарик?
Папа понял мысль и смутился.
– Да, конечно, – пробормотал он.
Нянечка носком зацепила какую-то бумажку, радостно ахнула, наклонилась и взяла ее, потом дунула на нее, насмешливо посмотрела на папу, слегка плюнула на листок и изо всей силы пришлепнула его к столбу, на котором ему, видимо, и полагалось висеть. Пришлепнула громко, даже вороны с шумом слетели с крыши. И ушла. Папа прищурился сквозь очки и прочитал: «У нас карантин».
– То есть как?! – закричал он. – Мы же выздоровели!
– Смотри, – сказала Маша, – у птиц кончилось собрание.
Папа еще раз потряс калитку.
– Что же нам делать? – крикнул он нянечке.
Она остановилась, повернулась к ним и сказала:
– А как же люди жили в старое время? Без садиков?
– Какое время?! – закричал папа. – У нас же работа! А ребенок абсолютно здоров. Вот документ! – и он потряс над головой справкой.
– А в садике – болезнь. – Нянечка закрыла за собой дверь в дом.
– Ой! – сказала Маша. – Ой! Ура! Пошли скорей домой, меня дочка ждет!
– Какая дочка? – пробормотал папа и потащил Машу к телефону-автомату.
– Я ее положу спать, а ты мне почитаешь про Винни-Пуха, а потом, а потом… Ой! Что будет потом?
– Суп с котом! – сказал папа, заходя в автомат.
Маша прыгает возле и поет:
