За окном, через дорогу, раскинулся провинциальный стадион. За углом налево шумел проспект имени Павла Первого (по старинке — 25-го октября) — центральная магистраль Гатчины. Виды и звуки родного города, которому Лидуся отдала без малого тридцать семь лет своей незатейливой жизни, увы, не успокаивали.

Она была привязана к стулу. Это в дополнение к смирительной рубашке. Стул поставили в большой комнате, напротив окна. День был в разгаре. Поспала она всего часа два, не больше…

«Никита», — вспомнила женщина.

Мысль о сыне — как ошпарила ее.

— Ну, ты, кирпичная морда, опять дергаешься? — хлопнули ее сзади по плечу.

Днем Никита работал на стройке. Вернется домой не скоро… если ничего не случится… ох, лишь бы к этому времени все закончилось! Хоть как-нибудь, но закончилось.

Ведь не прошло еще и трех месяцев, как сына удалось вытащить из армии. Живого. Тощего, вшивого, но целого. Сберечь бы его — любой ценой…

Никого у Лидуси в этой жизни не было, кроме сына и престарелого отца. Мать-одиночка, без мужа… Хотя, муж — это тьфу! Кобели и так под ногами путаются, западают на этакую фактуру в юбке; если приспичит — на любого ошейник надеть можно. Вот с папой — проблема…

Папа тоже был привязан. И тоже к стулу. Зачем, если старикан еле ходит? Вот он — сидит возле стола, который эти подонки отодвинули к стене… Лидуся улыбнулась отцу и сказала, стараясь, чтобы голос ее не выдал:

— Папа, все в порядке. Они скоро уйдут.

Отец растерянно улыбнулся ей в ответ.

На стол зачем-то положили поднос с двумя шприцами (объемом по 5 кубиков) и резиновым жгутом. Один шприц был заполнен мутной жидкостью, второй — прозрачной. Честно говоря, эта картинка подействовала на Лидусю больше всего. Не будь она медсестрой — может, испугалась бы меньше… Жгут для чего, для внутривенки, что ли? Кому? И что за дрянь в шприцах?

В комнате отчетливо пахло сыромятной подметкой. Очень похоже на запах инсулина.

Страшные люди в комнате вдруг закопошились, зашептали: «Орел приехал… Я тебе щас врежу!.. Никаких кликух, никаких фамилий…» Из прихожей послышался бодрый тенорок:

— Ну что, тесто замесили?

— Без вас не начинаем, товарищ полковник.

Быстрые уверенные шаги. Невысокий крепыш прошел к окну и повернулся, опершись задницей о подоконник. Был он, в отличие от прочих, в камуфляже, а не в пиджаке. Только на голове — такая же шапочка с прорезями.

— Лидия Рогозина? — осведомился гость.

— Да, — сказала она.

— Вижу, вижу, вас трудно с кем-то спутать. Вы дежурили в спецотделении со вчера на сегодня?

— Да. А вы кто?

— Мы — те, кто задает вопросы. Вы отвечаете. Я доступно объяснил?

— Да.

— Ну, вот и познакомились.

Он стоял спиной к свету. Наверное, профессиональная привычка. Зачем в таком случае было надевать маску, если на фоне окна все равно ничего не видно?

— Чтобы ты отвечала честно, мы приготовили сюрприз, — в высшей степени приветливо продолжил человек. — Видишь шприц? На нем — твои отпечатки пальцев. И на ампулах — тоже. Если я хоть на секунду подумаю, что ты со мной в игры играешь… (он, похоже, улыбнулся под маской)… мы устроим твоему папе бесплатный сеанс лечения. Называется «инсулинотерапия». У вас на отделении применяется?

— П…применяется… но редко… рискованно…

— А мы рискнем. И когда твой папа отбросит коньки, оперативно-следственная группа ни на секунду не усомнится, что это ты убила его таким специальным психиатрическим способом. Зачем? Да из-за этой вашей квартиры! Надоело ждать, пока он окочурится сам по себе. Квартира ведь на папу записана?

Лидуся промолчала. Ужасная перспектива вползала в ее сознание медленно: мозг отчаянно защищался.

— Квартирный вопрос — он, не поверишь, даже меня испортил. Ну, помогла дочка своему папаше коньки отбросить… Дело-то обычное, житейское.

По-видимому, фраза про коньки доставляла собеседнику какое-то особенное удовольствие.

— Папа на коньках не катается, — сказала Лидуся.

Человек оторвался от подоконника, неуловимо шагнул к ней и двинул рукой. В голове женщины вспыхнуло; комната вздрогнула.

Боль растекалась — из правой скулы в затылок и шею. Скула быстро набухала.

— Смелая? — удивился мучитель. — Решила погеройствовать?

— Что тебе надо?

Он снова ее ударил. В то же место.

— Я тебе не «ты», подстилка больничная. Ну что, будем смирными или еще поучить?

— Не бейте… пожалуйста.

— Кто был инициатором пьянки вчера на отделении?

— Я, кажется. Точно не помню.

— Хорошо, кто принес бутыль со спиртом?

— Спирт? На отделении был…

— Медленно соображаешь, гризли, — ласково сказал гость. — Мы ведь уже выпотрошили тех козлов в милицейской форме, которые с вами пили и которые тебя трахали. Глупо врешь… Давай телефон! — махнул он своим помощникам.

Телефонный аппарат подтянули от розетки и поставили на стол перед Лидиным отцом. Гость обратился к хозяину квартиры — громко, как к глухому:

— Сейчас я наберу ноль-два! Вы скажете дежурному так: «Моя дочь хочет меня убить»! Больше ничего не надо. Все ясно? — он повернулся к Лидусе. — По такому вызову никто сюда не поедет, конечно. Но звоночек будет зафиксирован на пленке. И номер, с которого звонили. Когда обнаружат труп, это всплывет.

— Он не говорит, — сказала Лидуся, с усилием ворочая языком. — Как он позовет милицию?

Отец согласно покивал. Гость с отвращением посмотрел на него, проворчал: «Ладно, отбой…» и вдруг заорал — в самое лицо Лиды:

— А ты — говоришь?! Долго мне еще с тобой сюсюкать?! Что за пациент с вами пьянствовал? Это ведь он принес спирт!

«Он…» Воистину — ОН. Мышонок мой, умница моя…