Концом палки Соня отбрасывает ковер с того места, где стоял чемодан, и Коннор с Рисой видят крышку люка с массивным медным кольцом вместо ручки.

— Давай, — говорит Соня, указывая на люк концом палки. Коннор вздыхает и берется за кольцо. За откидным люком скрывается крутая каменная лестница, ведущая в темноту. Риса от­ставляет в сторону миску и кладет малышку на плечо в вертикальном положении, чтобы дать ей возможность срыгнуть. Покончив с этим де­лом, она подходит к Коннору и встает на колени рядом с люком.

— Это старый дом, — говорит Соня. — Его по­строили давно, еще в начале двадцатого века, когда в стране впервые был введен сухой закон. Там, внизу, прятали выпивку.

— Выпивку? — переспрашивает Коннор.

— Алкоголь, Господи! Нет, вы какие-то все одинаковые, ваше поколение. Невежды с боль­шой буквы, вот так!

Кто бы ни строил лестницу, он не придавал особого значения удобству. Она получилась очень крутой, да еще и со ступенями разной вы­соты. Сначала Коннор думал, что Соня отпра­вит их вниз, а сама останется наверху, но хозяй­ка сама вызвалась показать им, что находится внизу. Она спускается не спеша, но видно, что по лестнице ей ходить легче, чем по ровному полу. Коннор пытается поддержать старушку под локоть, но она негодующе стряхивает его руку, награждая вдобавок сердитым взглядом.

— Я что, кажусь тебе немощной?

— Ну, да.

— Никогда не суди по внешности, — парирует старушка. — Я вот, к примеру, когда тебя впер­вые увидела, решила, что ты умный малый.

— Очень смешно.

Оказавшись внизу, Соня шарит рукой по стене и, нащупав выключатель, зажигает свет.

Риса изумленно вздыхает, Коннор смотрит на нее и оглядывается, пытаясь понять, что ее так поразило. В углу стоят три неподвижные фигуры: девочка и два мальчика.

— В вашей премилой семейке, пополнение, — говорит им Соня.

Ребята продолжают стоять как изваяния. Старшеклассники, как и Коннор с Рисой. Това­рищи по несчастью, это видно с первого взгля­да. Усталые и измученные. «Интересно, я так же выгляжу?» — думает Коннор.

— Бога ради, прекратите на меня пялиться, — говорит Соня. — А то вы похожи на выводок крыс.

Пожилая дама начинает расхаживать по подвалу, указывая, где и что лежит.

— Здесь консервы, и нож тоже должен быть где-то тут. Ешьте что хотите, но не оставляйте объедков, а то появятся настоящие крысы. Туалет с ванной дальше. Поддерживайте там чистоту. Я через некоторое время схожу в магазин за детским питанием и бутылочкой. Да, кстати, здесь есть аптечка. Надо промыть рану от укуса, кто бы там тебя ни тяпнул.

Коннор старается сдержать улыбку. Ста­рушка крайне наблюдательна.

— Сколько еще ждать? — спрашивает один из ребят, прячущихся в подвале, — крепкий, муску­ листый юноша агрессивного вида. Он постоян­но кидает на Коннора настороженные взгля­ды, считая, очевидно, его способным оспорить его роль альфа-самца.

— А тебе какая разница? — спрашивает Со­ня. — На деловую встречу опаздываешь?

На это парень ничего не отвечает, только скрещивает руки на груди и бросает на пожилую даму испепеляющий взгляд. На запястье у него татуировка — свирепая акула скалит зубы. О да, думает Коннор, очень страшно. Я впечатлен.

— Еще четыре дня, и я избавлюсь от вас на­всегда, — вздыхает Соня.

— А что будет через четыре дня? — спрашива­ет Риса.

— Мороженщик приедет, — отвечает Соня.

Не говоря больше ни слова, старушка с про­ворством, которого Коннор никак не ожидал, взбирается вверх по лестнице и захлопывает крышку люка.

— Детка, мадам Дракониха ни под каким ви­дом не хочет говорить, что будет дальше, — го­ворит долговязый светловолосый парень с лег­кой ухмылкой, по всей видимости никогда не покидающей его лицо. Его покрасневшие глаза говорят о том, что он провел немало бессон­ных ночей, но прическа по-прежнему безуко­ризненна. Одет парень в какие-то обноски, но по едва заметным признакам можно, заключить, что он из богатой семьи.

— Нас отправят в заготовительный лагерь — вот что будет дальше — и там разрежут на кус­ки, — отвечает девушка. Она азиатка и выгля­дит почти так же круто, как и парень с вытату­ированной на руке акулой. Волосы ее выкраше­ны в темно-розовый цвет, а на шее красуется кожаный ошейник с острыми, как наконечни­ки стрел, клепками.

Парень с татуировкой неодобрительно смо­трит на нее.

— Как же ты достала со своими идиотскими шутками насчет конца света и всего такого.

Коннор замечает, что у парня на щеке красным огнем горят четыре длинные параллель­ные царапины, сделанные определенно женскими ногтями; а у девушки-азиатки, в свою очередь, имеется синяк.

— Это не конец света, — огрызается девуш­ка, — это просто конец нас.

— Ты прекрасна в своем нигилизме, — замеча­ет долговязый.

— Заткнись, а? Ты говоришь это только пото­му, что тебе нравится слово нигилизм и ты по­нятия не имеешь, что это такое.

Риса многозначительно смотрит на Конно­ра, и он понимает, что она хочет сказать: «Не­ужели придется провести четыре дня в компа­нии этих отморозков?» Тем не менее она первая протягивает руку для пожатия и представляется. Коннор, хоть и без особого рвения, присоединя­ется к ней.

Выясняется, что у каждого члена велико­лепной тройки, как, впрочем, и у каждого под­ростка, счастливо избежавшего заготовитель­ного лагеря, имеется своя печальная история, дослушать которую можно, лишь вооружив­шись пачкой самых толстых бумажных платков фирмы «Клинекс».

Ухмыляющегося долговязого парня зовут Хайденом. Как правильно предположил Кон­нор, он из до безобразия богатой семьи. Роди­тели развелись и стали делить имущество, к ко­торому, видимо, причислили и его. Между ни­ми произошла эпическая битва, и спустя два с половиной года после развода судебная тяжба все еще продолжается. Единственным итогом затянувшейся войны стало соглашение о том, что каждый из родителей предпочел бы видеть сына в заготовительном лагере, нежели посту­питься правом быть его опекуном.

— Если бы энергию, затраченную родителя­ми, удалось преобразовать в электричество, его бы хватило, чтобы несколько лет обслужи­вать небольшой городок, — прокомментировал Хайден.

— Девушку зовут Маи. Ее родители очень хо­тели мальчика. В конце концов сын у них все-таки родился, но после появления на свет че­тырех дочерей. Маи была четвертой.

— В том, что меня решили отдать на разбор­ку, — заметила Маи, — нет ничего нового. В Ки­тае во времена, когда правительство запреща­ло семьям иметь больше одного ребенка, дево­чек убивали не задумываясь.

Имя здоровяка с татуировкой — Роланд. Он мечтал стать военным, но родился со слишком высоким уровнем тестостерона, или стероидов, или того и другого сразу, став слишком опасным человеком даже для армии. Подобно Коннору, Роланд постоянно дрался в школе, но Коннору почему-то показалось, что последст­вия драк с участием Роланда были куда печальнее. Однако подвело его не это. Роланд превратил в котлету отчима за то, что тот поднял руку на мать. Она, в свою очередь, вступилась за от­чима и, простив мужа, ополчилась на сына, подписав разрешение на разборку.

— Это же несправедливо, — говорит Риса.

— Можно подумать, то, что случилось с тобой, справедливо, — замечает Коннор.

Роланд смотрит на Коннора в упор с ледя­ным выражением.

— Ты с ней в таком тоне разговариваешь. Мо­жет, ей подыскать другого парня?

Коннор отвечает ему преувеличенно душев­ной улыбкой.

— Мне нравится твой дельфинчик, — говорит он, указывая на татуировку на руке Роланда.

Верзила возмущен:

— Это тигровая акула, идиот.

Коннор дает себе слово никогда не повора­чиваться к Роланду спиной.