— Во втором зале у меня имеются великолеп­ные старинные игрушки, — говорит Соня, бросая на пожилого господина осторожный взгляд. — Прошу вас, пройдите туда, я скоро к вам присоединюсь и все покажу. И бога ради, — добавляет она уже шепотом, обращаясь к Ри­се, — накорми этого несчастного ребенка!

Вход во второй зал скрывается за дверью, задрапированной чем-то вроде старинной ду­шевой занавески. Если в первом зале еще как-то можно перемещаться, то во втором вещей столько, что пройти практически невозмож­но. Чего там только нет: сломанные рамы для картин, ржавые птичьи клетки и прочее барахло, не признанное хозяйкой пригод­ным для продажи. Мусор, не попавший на помойку.

— Думаешь, старушка нам поможет? — спра­шивает Коннор. — Да она, похоже, и со своими делами справиться не в состоянии!

— Ханна сказала, что поможет. Я ей верю.

— Как ты, человек, выросший в интернате, еще можешь доверять людям?

Риса сердито смотрит на Коннора и протя­гивает ему ребенка.

— Подержи-ка, — говори она, осторожно пе­редавая заливающегося малыша из рук в руки. Впервые после появления ребенка она довери­ла его Коннору. Взяв девочку, он обнаруживает, что она гораздо легче, чем ему казалось. Стран­но, такое требовательное и громогласное суще­ство — и почти ничего не весит. Малышка про­должает плакать, но уже не так громко, — види­мо, силы на исходе.

Теперь их с ребенком ничего не связывает. Рано утром его можно снова подкинуть кому-нибудь... Подумав об этом, Коннор ежится, ему неприятно. Казалось бы, они ничего не обяза­ны делать для малышки. Она оказалась у них по его глупости, но они не ее родители. Конно­ру рано иметь детей, но мысль о том, что ре­бенка нужно отдать людям, которым малышка нужна еще меньше, чем ему, приводит его в бе­шенство. Усталость и грусть смешиваются и превращаются в ярость. Когда такое случалось с Коннором дома, он всегда попадал в неприятности: переставал адекватно воспринимать окружающих, бросался на людей, дрался, обзывал учителей нехорошими словами или на­рочно выезжал на скейтборде на оживленный перекресток.

— Что тебя так заводит? — спросил его однаж­ды отец, рассерженный очередной выходкой.

— Не знаю, — бросил в ответ Коннор, — мо­жет, меня пора на разборку отдать.

В то время шутка казалась ему смешной.

Риса открывает холодильник, в котором, как и в комнате, яблоку негде упасть. Достав па­кет молока, она находит миску и ставит на край стола. Коннор с интересом наблюдает, как Ри­са осторожно, чтобы не расплескать, наливает молоко в миску.

— Это же не кошка, — говорит он, — лакать не будет.

— Я знаю, что делаю, — отзывается Риса.

Пошарив по ящикам стола, девочка нахо­дит чистую ложку, забирает у мальчика малышку и присаживается на стул. Ребенка Риса держит куда искуснее, чем Коннор. Погрузив ложку в миску, она набирает в нее молоко, подносит к лицу ребенка и опрокидывает в открытый ротик. Девочка, подавившись, ка­шляет, но Риса быстро кладет ей в рот указа­тельный палец, и малышка начинает сосать его с удовлетворенным видом. Через несколь­ко секунд Риса сгибает палец, не вынимая его, зачерпывает ложкой новую порцию мо­лока и снова выливает в ротик. На этот раз все проходит отлично — девочка, причмоки­ вая, сосет палец и глотает молоко.

— Ух ты, круто, — говорит Коннор с восхище­нием.

— Мне приходилось дежурить в детском от­делении интерната. Там меня кое-чему научи­ли. Будем надеяться, что гиполактазии у нее нет.

Девочка успокаивается, и у Коннора с Рисой появляется возможность немного расслабиться. Все, что случилось за день, неожидан­но наваливается на них, и оба чувствуют себя вымотанными. Коннору кажется, что веки на­лились свинцом, но позволить себе уснуть он не может: они все еще в опасности. Перед гла­ зами все плывет, а мысли устремляются куда-то вдаль. Интересно, думает он, родители продолжают меня искать или уже бросили? Наверное, кроме полицейских, никто за нами больше не охотится. Он вспоминает Арианну. Как бы все сложилось, если бы она пошла с ним, как обе­щала? Их бы поймали в тот же вечер, вот что. У Арианны, в отличие от Рисы, опыта выжива­ния нет. Она не так решительна, и смекалки, которой щедро наделена Риса, у нее нет и в по­мине.

Вспомнив Арианну, Коннор чувствует, как на него накатывает волна грусти. Он скучает по ней, но не так сильно, как ожидал. Как ско­ро она его забудет? А другие? Это произойдет быстро. С теми, кого отдали на разборку, все­гда так.

Коннор знал ребят, учившихся в его школе и исчезнувших в одночасье. За последние два года их было немало. Однажды они просто не приходили, и все. Учителя говорили, что они «уехали» или «в списках больше не значатся». Но это были лишь условные обозначения. Все знали, что за ними скрывается. Ребята, водив­шие с ними дружбу, говорили, что это ужасно, и горевали, но недолго, день или два, а потом забывали. Те, кого отдали на разборку, не погибали геройски и не умирали под неумолчный плач безутешных родственников и друзей. Они исчезали, как исчезает пламя свечи между пальцев — тихо и быстро.

Наконец пожилой привередливый джентль­мен уходит, и Соня присоединяется к Коннору и Рисе.

— Значит, вас хотели отдать на разборку и вам понадобилась помощь?

— Да. Может быть, немного еды, — говорит Коннор, — и место, где можно поспать хотя бы пару часов. Потом мы уйдем.

— Мы не хотим, чтобы у вас были неприятно­сти, — присоединяется к нему Риса.

— Как бы не так! Вы создаете неприятности всем, кто попадается на пути. И не просто не­приятности, а настоящие проблемы. С боль­шой буквы «П», — возражает Соня, тыча пал­кой в сторону Рисы. Высказавшись, она опус­кает трость и продолжает говорить уже более спокойным тоном: — Впрочем, вашей вины в этом нет. Вы же не просили рожать вас, а значит, и на разборку попадаете не по своей воле.

Соня смотрит то на Коннора, то на Рису. Изучив их, она решает выдать следующую пор­цию мудрости.

— Если хочешь уцелеть, дорогая, — говорит она Рисе безапелляционно, — тебе нужно забе­ременеть от него снова. Будущую мать они на разборку отдавать не станут, а значит, у тебя в запасе будет еще девять месяцев.

У Рисы отпадает челюсть. Она силится что-то сказать, но не может. Коннор чувству­ет, как кровь приливает к лицу, которое тут же краснеет.

— Она еще не рожала... — пытается объяснить он срывающимся голосом. — Это не ее ребенок. И не мой.

Соня задумчиво смотрит на него, потом внимательно на ребенка.

— Не ваш, да? Что ж, тогда понятно, почему ты не кормишь грудью.

Она неожиданно разражается громким от­рывистым смехом, услышав который Коннор и маленькая девочка вздрагивают.

Риса не пугается, она лишь слегка раздоса­дована тем, что ребенок перестал есть. Прихо­дится снова повторять манипуляции с указа­тельным пальцем и ложкой, чтобы привлечь внимание малышки к еде.

— Так вы нам поможете или как?

Соня поднимает палку и хлопает ей Конно­ра по плечу, потом указывает ею на огромный чемодан, облепленный наклейками таможен­ных служб всего мира.

— У тебя хватит сил принести сюда эту штуку?

Коннор встает, гадая, для каких целей Соне понадобился чемодан. Ухватившись за ручку, он сдвигает тяжелый кофр с места и подтаски­вает ближе. По счастью, пол покрыт старым истертым персидским ковром, и чемодан скользит по нему, как сани по снегу.

— Не слишком много сил у тебя, да?

— А я и не говорил, что много.

Мало-помалу Коннору удается перетащить громоздкий чемодан туда, где стоит Соня, но, вместо того чтобы открыть крышку, пожилая леди садится на него и начинает массировать лодыжки.

— Так что же в нем? — спрашивает Коннор.

— Письма, — отвечает старушка. — Но дело не в том, что в нем. Важно то, что под ним. Вер­нее, было под ним.