Прежде чем отворить дверь, я вдохнул побольше воздуха и вдруг заледеневшими пальцами покрепче стиснул рукоять электрического фонаря. Возможно, по примеру Фомина стоило и перекреститься или помолиться. Но учитывая последнюю информацию о подлинной личности создателя, данный ритуал, да еще в моем исполнении выглядел бы по меньшей мере смешно. Поэтому единственное, что пришло на ум, была накрепко вбитая в голову строка из устава внутренней службы: «Солдат должен мужественно и стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы». Что ж, наставление куда более конкретное, чем «Отче наш». Стойкость всем нам сейчас, ох как пригодиться!

Собравшись с духом, я уцепился за ободранный, испачканный сажей край толстой двустворчатой двери и потянул ее на себя. Оббитая железом створка подалась и со скрежетом отползла сантиметров на двадцать. Этого вполне хватило, чтобы в лицо мне ударил спертый тошнотворный смрад гнили и разложения. Потребовалось недюжинное усилие воли, чтобы не отпрянуть назад и сохранить бесстрастное выражение своей небритой физиономии. Другого убежища у нас все равно нет, так что придется показывать пример этой самой стойкости и мужества.

— Толя, а ну, подсоби! — продолжая держаться за дверь, я оглянулся на Нестерова. — Только потихоньку, чтобы тут особо не наворотить. А то самим же придется ремонтировать.

Вместе с майором мы расширили проход до полуметра. Больше не позволяли привинченные к створкам железные листы. Они упирались в стены, и было не понятно, то ли железо навесили уже на основательно закупоренную дверь, то ли пришедшие в убежище прихожане вот точно так же, как и мы, протискивались в эту узкую щель.

Нестеров тоже почувствовал исходящий изнутри запах смерти, а потому бросил на меня быстрый и прямо скажем совсем не одобрительный взгляд. Я сделал вид, что не заметил его и шагнул в плотную слежавшуюся темноту мертвого храма.

Первый мертвец, которого я увидел, сидел чуть ли не на самом пороге. Черная истлевшая одежда, клочья седых волос и большой, поблескивающий тусклой позолотой крест на цепи не оставляли сомнений — это был священник. Тот самый священник, с которым я говорил, которого пытался вразумить два года назад.

Н-н-да… что ни говори, а с тех пор он немного сдал. Не знаю, как должны выглядеть трупы, пролежавшие без захоронения более двух лет, но этот был полностью мумифицирован. На меня глядела обтянутая темно-серой, почти черной кожей лицо с пустыми глазницами. Бесгубый рот щерился цепочкой темно-желтых зубов. Но что поразило больше всего, так это не прикуренная сигарета. Изогнутая и почерневшая она застряла меж челюстей и теперь походила на крупного червяка, выползающего изо рта. Цирк-зоопарк, а ведь говорил, что бросил. Ну, тогда… при нашей прошлой встрече, когда я от чистой души предложил ему пачку «Тройки».

— Покурить вышел, — Нестеров остановился рядом со мной. — Вот и я тебе, полковник, все твержу, а ты даже и слушать не хочешь.

— Чего? — я потеряно покосился на майора.

— Курение это яд, — Анатолий ткнул пальцем в покойника. — Вот, пожалуйста, доказательства ярче некуда.

Шутка была явно от нервов, а потому я не ответил, только хмыкнул и слегка покачал головой. Хотя вообще то, по большому счету, менту надо было сказать спасибо. Конечно не за совет. О своих легких я как-нибудь и сам позабочусь. А вот моральная поддержка, чувство локтя, помощь в победе над страхом… это да! Это то, что мне сейчас как раз и требовалось.

-То ли от удушья, то ли от сердечного приступа преставился, — старый сыскарь указал на труп. — Видишь, ворот подрясника рвал? Верный признак.

— Может и так, — я кивнул, хотя сам подумал, что смерть этого человека могла наступить от десятка или даже десятков иных причин, о которых мы ни слухом, ни духом. Проклятые земли как-никак! — Пошли дальше, что ли? — я посветил фонариком в темноту.

— Пошли, — согласился милиционер и тут же обернулся ко входу, через который уже начала протискиваться массивная фигура Загребельного. — Эй, подполковник, а ну погодь. Мы с Максимом Григорьевичем разведаем что тут и как, а ты лучше дверь поохраняй.

— На кой-черт ее охранять? — не понял Леший.

— Охраняй, — настойчиво повторил пожилой милиционер, а когда понял, что упрямого ФСБшника такой ответ явно не устраивает, пояснил, понизив голос: — Там внутри может быть такое, что нормальным людям видеть не положено, я уже не говорю о ребятишках как Лиза и Пашка. так что пока подежурь, а мы разберемся. Я и Ветров старые тертые бестии, нам не привыкать.

Довод милиционера показался Лешему весьма разумным. Он остался снаружи, хотя и с некоторым неудовольствием.

— Ты что имел в виду? — неприятный холодок от слов Анатолия медленно, но неотвратимо пробирался мне в душу.

— Хорошо, когда смерть приходит быстро, — задумчиво произнес пожилой милиционер. — А если нет? Если люди сидят и ждут ее? Такое далеко не всем по плечу. Многие не выдерживают и…

— Можешь не продолжать, — куда клонит напарник, стало понятно и так. — Сейчас сами все увидим. — С этими словами я переступил через ноги истлевшего стража дверей и шагнул в его мир, царство скорби, ужаса и смерти.

Это было по настоящему страшно. Мне показалось, что произошел временной скачек, и мы с Анатолием вновь оказались в жутком святилище кентавров. Разница заключалась лишь в том, что человеческие трупы здесь не были насажены на острые колья. Они висели, болтались в петлях, которые туго стягивали их иссохшие шеи. В виселицы были превращены строительные леса, вделанные в стены крючья и прутья, неизвестно для чего перекинутые от колонны к колонне металлические жерди. Луч фонаря медленно полз по рядам висящих словно вещи в шкафу тел. Женщины и мужчины, старики, дети. Всего человек тридцать. Они скалились грязными желтыми зубами, головы опущены, взгляды пустых черных глазниц уткнуты в пол. От всего этого казалось, что мертвецы нелепо и страшно улыбаются, смущенные нашим неожиданным визитом. Видать они уже и не чаяли, что когда-нибудь увидят настоящих живых людей.

Это место действительно было жутким, но пожилой милиционер оказался прав, мы с ним повидали многое, очень многое, может поэтому шок от встречи со всем этим длился не больше минуты. Спустя