– Все зависит от смысла, который вы вкладываете в эти слова. Обычно их воспринимают, будто индульгенцию, – если мир игра, то в ней допустимы всякого рода шалости. Другие актеры тоже ведь наверняка мухлюют. Когда такая интерпретация заложена в основу мировоззрения – хорошего не жди. Мотл имел в виду нечто иное. Игра – упражнение для души. Смысл нашего мира – пройти определенные испытания, выстоять в них, исправить недостатки.

– Он все в игрушки играет, Мотылечек, детства не хватило. Для него духовность – красивая жизнь, блестки на новогодней елке, подарки Деда Мороза. Если б он знал, какую цену приходится иногда платить...

Таня осеклась. Потом вскинула на меня глаза, прицельно, будто двустволку.

– Скажите, а вы сны толковать умеете?

– Сам не очень, но есть правила, по которым можно понять, о чем идет речь.

– А кто составил эти правила?

– Космос через Мастеров.

– Если я расскажу вам сон, сможете его растолковать?

– Не я, Космос растолкует к вашему благу.

– Так-таки сам Космос? Прямо сейчас, в моей комнате?

– Ответ, полученный по правилам Космоса, и есть ответ Космоса.

– Хорошо, давайте попробуем.

Таня опустила глаза.

– Мне уже несколько лет снится один и тот же сон. Я иду по Успенской, сворачиваю на Осипова и оказываюсь перед входом в большой склад. Перед соседним домом стоят люди с автоматами, они подозрительно смотрят на меня, но я все равно вхожу. Склад пуст, пол в большом зале покрыт мусором, стены перепачканы и обшарпаны. Только одна стена – та, что напротив входа, сложенная из огромных неоштукатуренных блоков, довольно чиста. Посреди висит занавес из пунцового бархата, за ним должна скрываться дверь. Я ищу помещение для театра, мы ставим пьесу, очень важную, главную пьесу, все готово для представления, осталось только найти зал. Склад по размерам подходит, нужно лишь проверить, есть ли за занавесом комната для актеров.

Я подхожу к занавесу и вдруг вижу, что под ним кто-то бьется, перепархивает с место на место. Наверное, птица залетела и не может выбраться из тяжелых складок пыльного бархата. И вдруг, сквозь ткань пробивается клюв, длинный и острый, точно шило. Клюв исчезает, птица перебирается на другое место и снова прокалывает занавес. Я хочу помочь ей, выпустить, но боюсь прикоснуться к бархату, а вдруг в эту секунду там окажется клюв.

За моей спиной раздаются шаги, я оборачиваюсь и вижу мальчика, совсем еще ребенка. Он подходит к занавесу, несколько минут наблюдает за птицей и вдруг, когда клюв пробивает занавес на уровне его головы, подскакивает, раскрывает рот и зубами хватает клюв.

Таня похлопала ладонью по столу.

– Вот такой вот сон. Просто наваждение. Не больно и не боязно, но под ложечкой замирает.

Я выдержал паузу. Ответ пришел еще до конца Таниного рассказа, но выдавать его сразу негоже. Так поступают лишь краснобаи-проповедники, у которых на любой вопрос готов любой ответ.

– Первое правило толкования снов гласит: аллегория всегда приходит вместе с объяснением. То есть, тот, кто видит сон, знает, на самом деле, что ему хотели показать. К толкователям, обычно, обращаются люди, не решающиеся сказать себе правду.

Правило второе: сон идет вслед за толкованием. Как его вам объяснят, так он и сбудется. Хотите, чтобы я продолжил?

– Да, хочу.

– Вас мучит некая тайна, вы бы хотели поделиться с кем-нибудь, но боитесь последствий. Вероятно, дело довольно запутанное, поэтому вам нужно отыскать человека с детской прямотой восприятия и открыться ему.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Мотл.

– Танюша, где у тебя полотенце?

– Сейчас, сейчас, – Таня легко поднялась с кресла, вдела ноги в тапочки, подойдя к буфету, достала из него полотенце.

– Вот спасибо, хорошо, положите на комод, – Мотл вытер руки, тщательно протирая каждый палец, словно бармен рюмки, и вернул Тане полотенце.

В этот самый момент, я понял, что больше не могу сдерживаться. Оставалось одно – спасаться бегством, придумав для него достойное оправдание.

– Мотл, – сказал я, – поднимаясь со стула, – пора в гостиницу. Мне нужно подготовиться к завтрашней лекции.

– Да, пора, – Мотл поднял брови и согласно покачал головой. – Завтра до трех у тебя свободное время, а в три, но ровно в три, я повезу тебя в Николаев. Там начала раскручиваться молодежная группа психометристов, надо ребят приободрить посещением высокого гостя.

– Спасибо, что зашли, – Таня улыбнулась. – Я очень вам благодарна за беседу, в особенности за финальную часть.

В холле гостиницы «Черное море» прохаживались два знакомых гаврика, М.Стороженко разбирала бумаги за стойкой.

– Ваш ключ, – она протянула увесистый брелок. – Приятного вечера. Если что-нибудь понадобится – звоните.

Сама любезность в облике усталой блондинки. Спустя полчаса я уже сидел за дневником. На третьей фразе раздался телефонный звонок.

– Добрый вечер, – голос Тани слегка дрожал. Или телефонная мембрана не точно воспроизводила звуковые колебания. – Я подумала над вашим предложением и пришла к выводу, что оно правильное. Если вы не возражаете, мы можем встретиться завтра, и я все вам расскажу.

Вообще-то говоря, никаких предложений я Тане не делал, она видимо, приняла мой совет – открыться человеку с детской прямотой восприятия – за намек. Утро у меня свободно, почему бы ни выслушать еще одну женскую тайну.

– Хорошо, Таня. Приходите к девяти.

– Спасибо и спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Сейчас уже половина второго. Большая часть спокойной ночи уже прошла, но зато весь предыдущий день записан. Можно расслабиться, улечься на кровать и перед сном почитать историю реховотской крепости.

Перед самым отъездом я сумел выбраться за крепостные стены. План внутренних фортификаций, тщательно зашитый в правую штанину, требовал дополнений, получить их можно было, только обследовав крепость снаружи. Поводом для вылазки послужило посещение мамлюкского кладбища.

Кладбище расположено против северо-восточной стены цитадели, и на прощальном обеде с асфахсилархом я, вроде бы случайно, упомянул о почете, с каким во Франции относятся к воинам, павшим в боях за свободу и независимость республики. Их могилы превращаются в места поклонения: представители иностранных держав, посещающие Францию, считают своим долгом навестить захоронения и отдать дань памяти героев. Асфахсилар согласно покивал головой, и я тут же попросил разрешения совершить аналогичный поступок по отношению к мамлюкским храбрецам. После секундного колебания разрешение было даровано.

Обед у асфахсилара закончился поздно, но до темноты оставалось несколько часов, и я решил гнуть ветку, пока она молода. Мой проводник-охранник-соглядатай, тенью следующий за мной всю неделю, чрезвычайно удивился и тут же помчался за указаниями. Вернувшись, он заботливо предупредил, что ворота закрываются с последними лучами солнца, а ночевать за крепостной стеной строго запрещено.

Когда мы вышли из «Салах-эт-Дин» солнце стояло высоко, не вызывая причин для беспокойства. Сразу за створками проводник свернул налево, втиснулся в небольшую нишу в стене и поманил меня рукой. Я