1926

«Все умерли: Татьяна и Наташа…»

Все умерли: Татьяна и Наташа, Людмила, Анна, Бэла и Рэнэ… Кого любить мне, если не умею Их отыскать среди живущих ныне? О нет: я не ищу Прекрасной Дамы, – Не знал бы я, что делать мне с Марией, Себе земную я хочу подругу, Покорную и радостную мне. Но книги!.. Зажигательным стеклом Они сгущают легкое сиянье В огонь, в клинок, — и кровяным рубцом Их вечное горит очарованье. И вот уже я не хочу другой, Чем та, о ком мне Пушкин спел небрежно, Чем та, кому бубенчик под дугой Звенел про жизнь сквозь визги вьюги снежной. Увы, я не хочу иной, чем та, Кто пламенела виноградной кровью На южных бастионах и взята В тот русский плен нерусскою любовью. Как быть без той, истаявшей в тоске, В скучающих шелках Парижа Грешившей безоглядно-налегке, Но каявшейся, крестой кровью брызжа. Но нет их, нет, не для меня они! Да, все они родились слишком рано, Все умерли, — и Бэла, и Татьяна, И нищая Рэнэ. И предо мной Их слезы, их улыбки, их дыханье В словах привычно-дорогих встают. Неизгладимо книг очарованье, Но жить они мне больше не дают!

1926

«Под самой крышей в седьмом этаже…»

Под самой крышей в седьмом этаже Широким квадратом окно, Пластиной синей в слепой стене На север обращено, Свежим негативом глядит, Витражом густым синевы, В миражи, в мыльное небо, в даль, В гарь золотую Москвы. Об окнах надо поговорить: Никто не знает окон. В разных окнах по-разному мир Схвачен и отражен. Есть окна, задернутые изнутри Как бы рыбьим пузырем, И мир бесплоден в таком окне И безопасен в нем. Есть окна, шлифованные, как монокль, И для этих окон мир – В платье потертом, без воротника, И всегда сер и сир. Есть окна брезгливые, как микроскоп, Вытаращенные на клопа, И для них в мире есть лишь клоп, Не любовь, не боль, не тоска. Есть такие, где никогда Не стояла пленка стекла, – И миром вламывается в них Цыганская вьюга и мгла. Бросается плесенью за комод, Набивает снегу под стол, Вздувает на сердце фунтовый флюс, В позвоночник втирает ментол. Но прекрасные есть и широкие есть, Неподкупные, как знамена, Как заявка на счастье, что на году На семнадцатом подана. Их узнаешь, спеша в трамвай, Слушая калош скрип, От гроссбухов разбухших подняв глаза На солнечный воск лип. Их узнаешь, может быть, потому, Что на гравюре той У широкого и голубого окна Гёте сидел молодой. И качало окно над листами книг
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату