Но что же мне делать, коль снова и сноваЯ слышу серебряный голос сирен?Но что же мне делать, коль снова прожекторВзлетает к созвездьям и падает вмиг, –И золотом ляжет на траурный нектарЛучом из полуночи вырванный бриг?Ну что же мне делать, о, милая муза,Коль ночи над морем проходят без сна, –И свежий, как молодость, запах арбузаМне снова бросает ночная волна?Ты пела Бодлеру и Тютчеву тожеО запахах, звуках и красках — ониВсего нам привычней, всего нам дороже,Когда мы лирически празднуем дни.Позволь же у моря, где плавали деды,Мне, бедному внуку, ощупать рукойМорские тревоги, морские победы,Морские глубины и ветер морской!Я знаю прекрасно, что тесны каюты,Что кубрики душны, что пища плоха, –Но здесь, в этой жизни, бывали минуты,Достойные статуи или стиха.Я бедный профессор, но, честное слово,Я сам переплыл Гибралтар и Ламанш:Мне книги дала госпожа Исакова,Прекраснейшая изо всех капитанш!
1926
ДВЕ КОМНАТЫ
Старушечья горенка. Ночничок.Овальное зеркальце на комодике.Заботливо нижут свой счет и щелкТирольские — точно скворешня — ходики.И старческий сон прозрачен и тих:Довольно прожито и проработано,И хоть на излете годов твоих,А всё же достигнуто счастье. Вот оно:За стенкою внучек: надежда, моряк;Чудесный мальчишка по всей справедливости!Немало пришлось хватить передряг,Чтоб в гардемарины буяна вывести.А внучек (надежда, моряк) не спит:То в щеку ногтями вопьется бледную,То в зеркало снова на грудь глядит,На мелкую сыпь розовато-медную.
1926
«За мокрым садом, под лазурью дикой…»
За мокрым садом, под лазурью дикой,Под аспидной, под грозовой лазурьюИзламывался острыми углами,Охватывая впадины горы,Огромный дом. Как будто зеркала,Как черные литые зеркала,Блистали окна. Был ли то музей,Храм, или мавзолей, иль просто память, –Но там, по гулким комнатам, по залам,Где к потолкам прильнул широкий ветер,Там проходили, там стояли, стыли,Там жаловались вечною обидойНезнаемые, но родные дива.В угольной — видел я — была печать,Искусно вырезанная по яшме:Как будто слово, лилия и лев.Ее там не было, — но без нееСовсем бы этой комнаты не надо…В другой мерцала гипсом золотымНа постаменте чья-то голова,Не знаю чья, — но не было милее,Но не было святее человека,Чем этот, — я не знаю, кто был он,Но если бы его я в жизни встретил,Я мог бы для него взойти на крест,Я мог бы уступить ему жену…А в третьей из угла ко мне ползла,Повизгивая, рыжая собака,Глаза ее мерцали, как светлякИюльской душной ночью у дороги.Я знал, что самый низкий, самый черныйМой грех — я совершил против нее,Я знал, что и тысячелетья казни