Струя отрадою и миром на меня… Сгорела свечечка. Но конус не распался, Был прежде угольным, а пепельным остался, Хоть смертью чистою покорно заплатил За кратковременный, за благовонный пыл… Вот так и мы с тобой. Затлев душистым жаром, Пройдем по времени и отойдем недаром: Посмотрит кто-нибудь внимательный, в веках, На нежные стихи — сгоревшей жизни прах!

1926

КАРФАГЕН

Точно из серой глины вылеплен слон мой послушный. Глины горячих болот, тех, где рождается Нил. Великолепен мой слон! Как тяжел и громаден хобот! Как нерушимо крепка бивней веселая кость! Молод мой слон. Я к нему прихожу в затаенное стойло. Он мне привычно трубит, ласково дует в лицо, Хобот подставит потом, я взберусь по небу на затылок, – И тяжелой стопой он к водопою идет. Щеткой из трав морских я ему протираю морщины, Складки железной спины, хобота, брюха и ног. Он, веселясь, набирает полводоема в хобот И окропляет меня теплым и мутным дождем. После мы снова идем в затаенное старое стойло, Раб приносит туда скошенных трав вороха, Сочно хрустит трава в бледно-розовой ласковой пасти, – Любо смотреть на него! Молод и весел мой слон! Так мы проводим дни. Но недолог покой и отдых: Скоро мы поплывем на золотых кораблях Через родимое море на север, неведомый север, В темные страны, туда, где собирается враг. Будет работа слону. Оденутся добрые бивни Медью, горящей как жар, копьями станут они. На всемогущей спине вскинется башенка остро, Пращники сядут в нее, лучники луг напрягут, – И веселый мой слон, разъярясь от укола в затылок, Хоботом тяжким своим бурю врагу протрубит! Триста слонов, клыками касаясь клыков соседа, Топотом смерти рванут твердое сердце врага! Элефантерии смерч сомнет, как траву, легионы, В трупах проложит тропы, втопчет сраженных в песок! Радуйся, слон мой веселый, что старая мощь Карфагена Под ноги бросит тебе слишком заносчивый Рим!

1926

«Никогда не забуду я этот сухой известняк…»

Никогда не забуду я этот сухой известняк, Оборвавшийся круто навстречу прибою и бризу. Никогда не забуду я этот соленый сквозняк, Что полынью звенит, пробегая обрыв по карнизу. Я сползал по скале, повторившей удары волны, К золотому песку, к византийскому черному морю, Где на черной волне поплавками стоят бакланы, А вдали «Антигона» уходит, покорная горю. Но какое мне дело до этой печали чужой, До печали плывущих навеки в чужие пределы? Подо мною скала, окрапленная мраморной ржой, Предо мною волна, закипевшая кипенью белой. На прогретом песке я лежу и слагаю стихи. Да уйду я, как день, да погибну я попусту, даром, – Но певучая лень, но бездельные эти стихи На любимую брызнут горячим и звонким загаром!

1926

«Когда приезжаю в седой Севастополь…»

Когда приезжаю в седой Севастополь, Седой от маслин, от ветров и камней, Я плачу, завидя плавучий акрополь На ветреном рейде среди батарей. Я знаю, что здесь по стопам Гумилева Морскою походкой пройдет мой катрен, –
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату