Тут владыка церкви вселенской Размахался, было, бородою, Попытался, было, упереться, Но лишь глянул в лицо Августы, Лишь припомнил монастырь кавказский, Где провел восемь лет в изгнаньи, — Так решил не искушать Бога И для блага церкви православной, Чтоб ее сиротой не оставить, Уступить желаньям Августы. Но притом он помыслил тайно, Что опять Иезабель взбесилась! Села тут Августа в носилки И велела рабам быстроногим Отнести ее тотчас в Буколеон, В приморскую виллу базилевса, А вперед послала скорохода Предварить его о посещеньи. Неохотно базилевс покинул Аналой из слоновой кости, На котором он пером лебединым Переписывал духовные гимны, Нанося на девственный пергамент Буквы киноварью и лазурью. Прохлаждавшийся в кисейной тунике, С неохотой базилевс напялил, По уставам церемониала, Златотканые саккос и далматик И пурпурную жаркую хламиду; Только соломенные туфли Позабыл он сменить на сапожки Из мягкого алого сафьяна. Тут вошла Августа Пульхерья, До земли поклонилась базилевсу, По правилам церемониала, Поцелуем коснулась христианским Руки и плеча базилевса И тотчас на него раскричалась, Говоря, что последний конюх Судомойке показать постыдится Чуть прикрытую лаптями подагру! Промолчал базилевс на укоры, Ибо в самом деле устыдился. Чтоб отвлечь внимание Августы, Вынул он из амарантовой скрыни Маленький пергаментный свиток С оловянною на шнурке печатью: Это-де послание папы, Которого теснят лонгобарды. Пишет папа, что князья земные, Короли лонгобардов и франков И калифы безбожных сарацинов, Все как есть управляют рабами, И, напротив, базилевс ромэев Лишь один свободными правит, Наслаждающимися покоем, Под ярмом благодатной власти, Под эгидой республики священной, Дальше папа просит денег выслать И унять Равенского дуку; Далее шлет благословенье Базилевсу и его семейству И отдельно Августе Пульхерье; Просит еще соизволенья Пропустить экономов папских В хлебные азийские фемы Милостыни посбирать для папы, Ибо в Сицилии хлебной Все сожрали саранча-арабы. Насупилась мудрая Пульхерья: «Не верь, — говорит, — попрошайке; Прикажи Равеннскому дуке Поприжать его хорошенько; Он у дураков-лонгобардов, Запугав короля их адом, Уже четвертый выклянчил город, А сам, еретик прокаженный, Пресным хлебом заправляет причастье, Не желает хлеба квасного, В котором дыхание жизни, На дрожжах, видно, экономит! Этак скоро он в кровь Христову Накрошит кукурузный бублик!» Тут опять базилевс устыдился, Ибо мудро рассудила Пульхерья, И спрятал послание в скрыню. Поглядела на него Августа, Просверлила черными очами И сказала, что грех великий Каждодневно в империи творится: Мыло-то ведь делают из сала, А сало-то предмет ведь скоромный, Стало быть, — посты оскверняют Мыловары и мыломойцы! Нужно императорским указом Воспретить в посты мыловаренье, — В четыредесятницу святую И в другие, и в пяток и среду. Можно, впрочем, в эти дни дозволить
