Обнищала древняя столица, Оскудели фонтаны и колодцы, Еле держатся башни и стены, Ноздреватые, как сухая брынза. А в степи хазары кочуют, А в Согдайе готы засели, И уже, говорят, к Фанагории Подступали какие-то руссы. Да и в городе самом неспокойно: Архонтесса впала в слабоумье, Преполит народу ненавистен, Показаться на базаре не смеет, А геронты в городском совете Точно псы весною грызутся. Хочется Богу помолиться (И собор вот построили новый, И епископа вымолить сумели), А нету в соборе благолепья: Языческие торчат колонны Из храма Деметры-дьяволицы, А потир для крови пречистой — Деревянный, как ведро водовоза… А на том, на другом Босфоре Мраморные, говорят, соборы, Купол, говорят, над Софией На цепи золотой подвешен, Опущенной прямо с неба Из незримых Божьих чертогов. В гавани, говорят, без счета Всяческих галер и каравий — Карфагенских и Александрийских, С Митилены, Кипра и Родоса, Даже, говорят, с Тапробаны, Где у зверя-индрика люди Слущивают кожу-корицу. Там благочестивые монахи Непрерывно Господу служат, Там глава Ионна Предтечи Благовоннейшее миро точит, Там в порфирных палатах базилевса Золотые птицы распевают, И у трона львы золотые Рычат и размахивают гривой. А на троне базилевс ромэев Пресиятельнейший и пресвятейший В пурпурной виссоновой хламиде, В белом саккосе златоклавом, В золотой чеканной диадиме, В измарагдах и адамантах, Неусыпно печется о державе И о вере святой православной: Шлет стратегов на коварных персов, Шлет навмархов на арабов лютых И новые измышляет казни Для еретиков богомерзких. Вкруг него сидят каллиграфы, Записывают каждое слово, И слово становится законом, И когда его объявляют Владычествующему синклиту, Никто прекословить не дерзает, Все встают и кричат по-латынски: «Дуэс тэ нобис дэдит, рэге!» Двадцать раз повторяя и сорок… Ах, ведь повезло же Вардану! Вместе мы бычков с ним ловили, Вместе крали (хоть и грех великий!) Дыни с отцовских огородов. Вместе и в соборном хоре пели, Только Бог наделил его горло Серебром, и медом, и ветром, Так что и в небе херувимы Слаще петь аллилуйю не могут. Сам епископ тогда собирался Оскопить его во имя Божье, Чтобы дивный сохранился голос, Не погряз бы в мужестве грубом. Только, видно, Бог судил иначе: Подавился рыбной костью епископ И скончался, прославляя Бога, А Вардан забежал в Киммерик И прятался там два года, А когда вернулся, усатый, Еще лучше стал его голос: Будто золотые подковы По дамасскому бархату ступали. А когда базилевс блаженный Был злодейским мятежом нижзложен И прибыл отдохнуть в Гермонассу, Услыхал он моего Вардана И к особе своей приблизил. А когда хазарский хан лукавый Подослал убийцу к базилевсу, Мой Вардан почуял измену И с молитвой удавил негодяя. А когда базилевс умиленный Истребил в столице крамолу И сидел на торжественных ристаньях, Наступив пятами святыми
