И бронзовые костяки землиВплавляются в индиговое море.Втыкая палку в подвижную осыпь,Взбираюсь по уклону. Рвется сердце,И мускулы усталых ног немеют,И сотрясается, клокоча, грудь.Вот весь внизу простерся полуостров.Синеет белая волна Азова,И серым паром за тончайшей СтрелкойКурится и колеблется Сиваш.А впереди прибоем крутолобымЗастыли каменистые хребты,Всё выше, всё синее, встали, взмыли, –Прилив гранита, возметенный солнцем,А солнце, истекая кровью чермной,Нещадные удары за ударомСтремит в меня, в утесы, в море, в небо,А я уже воздвигся на вершине,Охваченный сияющим простором, –И только малые подошвы ногМеня еще с землей соединяют.И странный гул клубится в тишине:Не шум лесной, не мерный посвист ветра, –Как бы земля в пространстве громыхает,Гигантским в небе проносясь ядром,Иль это Бог в престольной мастерскойНебесных сфер маховики вращает.И руки простираются крестом,И на руках как бы стигматы зреют,И как орган плывет медовым гудомВсколебленная вера и любовь…И я повелеваю КарадагуПодвинуться и ввергнуться в волну.
1918
«Встало утро сухо-золотое…»
Встало утро сухо-золотое.Дальние леса заголубели.На буланом склоне КарадагаБелой тучкой заклубились козы.А всю ночь мне виделись могилы,Кипарисы в зелени медяной,Кровь заката, грузное надгробье,И мое лицо на барельефе.А потом привиделось венчанье.В церкви пол был зеркалом проложен,И моей невесты отраженьеЯхонтами алыми пылало.А когда нам свечи засветилиИ венцы над головами вздели, –Почернели яхонты, погасли,Обагрились высохшею кровью.Я проснулся долго до рассвета,Холодел в блуждающей тревоге,А потом открыл святую книгу,Вышло Откровенье Иоанна.Тут и встало золотое утро,И леса вновь родились в долинах,И на росном склоне КарадагаБелым облачком повисли козы.Я и взял мой посох кизиловый,Винограду, яблоков и вышел,Откровенье защитив от ветраГрубым камнем с берега морского.
1918
ЭККЛЕЗИАСТ
Закат отбагровел над серой грудой гор,Но темным пурпуром еще пылают ткани,И цепенеет кедр, тоскуя о Ливане,В заемном пламени свой вычертя узор.И, черноугольный вперяя в стену взор,Великолепный царь, к вискам прижавши длани,Вновь вержет на весы движенья, споры, браниИ сдавленно хулит свой с Богом договор.Раздавлен мудростью, всеведеньем проклятым,Он, в жертву отданный плодам и ароматам,Где тление и смерть свой взбороздили след, –Свой дух сжигает он и горькой дышит гарью.— Тростник! Светильники! — и нежной киноварьюЧертит на хартии: Всё суета сует.
