Когда рассказ дошел до точки и самолет покатился по его аэродрому, генерал вскочил со стула и крепко двинул Андрея своей воинственной десницей по плечу:

— Поздравляю вас, подполковник! Бьюсь об заклад: они хотели сыграть с вами скверную шутку!.. Посудите сами, — продолжал генерал, — задумано было так, что эти кретины-пилоты угробят вас в овраге, начав взлет с центра поля… Но расчет был и на то, если бы они вдруг взлетели. Тогда из-за неисправности шасси они все равно должны были сесть обратно и подломать самолет. Ну, в этом случае налетели бы всякие там пожарники, стали бы растаскивать все, тушить, спасать… И уж конечно, мистер Кочетков, вашим бы чемоданам тогда не поздоровилось!

Ну вот что, — генерал вдруг стал совершенно серьезным. — Я дам вам своего шеф-пилота! А вы, подполковник, сами полетите вторым… Не возражаете? О'кэй! А тот экипаж я сниму и отправлю назад. Пусть они уж сами снимают с этих идиотов скальпы. Что же касается самолета, сейчас мы его осмотрим и исправим. Там, очевидно, все на виду…

Шеф-пилот генерала оказался действительно на высоте, неисправность быстро устранили, американцы не сочли нужным сказать, что же там было, «Дугласу» дали старт в тот же день, и он вполне уверенно взял курс на север. Впереди были Аляска, Берингов пролив, Чукотка, Камчатка и вся бескрайняя Сибирь. Самолет летел дальше без всяких приключений, чтобы опуститься наконец на Центральный аэродром в Москве.

Едва самолет подрулил, кто-то заглянул в салон и спросил:

— Андрей Григорьевич Кочетков здесь?

— Да, вот он я, — проговорил Андрей не без облегчающего душу удовольствия. — Вы не из МИДа?

— Так точно!..

— Вот. Принимайте два этих чемодана. И бумагу к ним.

— Ну и отлично! Начальник связи просил вас поблагодарить. Надеюсь, вам они не доставили хлопот?

— Не стоит говорить… Все это пустяки. Проверьте получше пломбочки.

— Уже!

— Тогда будьте здоровы.

— Спасибо. Желаю здравствовать, Андрей Григорьевич… Вы как?

— Да ничего, не беспокойтесь, доберусь. Москва — она родная.

С точки зрения пассажира, все аэродромы до неправдоподобия похожи. Из иллюминатора подруливающего самолета может показаться, что вы вовсе и не улетели никуда… Так, покружились несколько часов и сели на то же поле. Трава будто бы та же, и край убегающей бетонной полосы тот же, те же стыки плит, залитые асфальтом. Вдали приземистые здания и самолетные хвосты.

Только очутившись на троллейбусной остановке на Ленинградском шоссе, Андрей Кочетков вдруг со всей остротой ощутил себя снова в родной Москве. Он поймал себя на том, с каким чуть ли не детским умилением любуется знакомой ему белой вязью по красно-кирпичным стенам Петровского дворца: 'Ведь эти стены мне так близки!..'

Здесь до войны учился он в Военно-воздушной академии. В старинном здании все как прежде. Узкие кривые коридорчики, прорези окон, как в монастыре. А эти липы вокруг!.. Показалось странным, что раньше он никогда не разглядывал их вот так. Макушки уже кое-где тронуты сентябрьской желтизной. Он подавил в себе желание перейти дорогу и прижаться щекой к стволу одной из липок. Вот к той хотя бы, под ней скамейка…

Между тем на остановке собирались люди. Андрей переключил внимание на них. Лицо его светилось необыкновенной радостью. Казалось, счастье вот-вот выплеснется наружу.

Но подкатил троллейбус, и толпа пришла в движение. А Кочетков все с той же счастливой улыбкой пропускал пассажиров вперед. И ему хотелось крикнуть: 'Если б вы только знали, как я соскучился по вас там, в Штатах!'

На другой день они встретились с Федором Павловичем Супруном у себя в институте.

К вечеру уже был подписан приказ о том, что оба возвратились из командировки и приступают к своей обычной испытательной работе. Шла война, и об отдыхе не могло быть и речи.

А поздней осенью того же сорок четвертого года, когда оба летчика-инженера готовились к обстоятельному докладу о своей поездке в США, передовые части Западного фронта обнаружили на отбитом у врага аэродроме секретнейший самолет гитлеровцев — «Мессершмитт-262». Турбореактивные двигатели его, их было два под крылом, и они представляли собой главную и в высшей степени любопытную новизну, оказались сплошь забиты землей. Очевидно, что-то помешало немцу выпустить шасси, и он пропахал двигателями поле.

Этот важный трофей был немедленно доставлен в центр, и специалисты сразу же принялись за его изучение, восстановление и отладку.

К этому времени о данном секретнейшем оружии рейха уже имелись некоторые разведывательные данные. Во второй половине сорок четвертого года и с фронтов стали поступать сведения о диковинном самолете.

'Едва мы зарулили машины на стоянки, — вспоминает Александр Иванович Покрышкин,[7] — как послышался свист. Прямо на нас с высоты стремительно пикировал какой-то двухмоторный самолет. Что за невидаль? Неимоверная скорость, неизвестный профиль… Но рассматривать его было некогда: он уже открыл огонь. Я бросился к своему самолету. Чужак вышел из пикирования над самыми стоянками, на соседнюю машину упало несколько гильз от его снарядов'.

И далее:

'О новом появлении реактивного «мессера» нам сообщили вовремя. Пара наших истребителей, ведомая Табаченко, бросилась ему наперехват. Но не тут-то было. Скорость у фашиста около восьмисот километров в час. Преследовать его совершенно невозможно. Если таких самолетов у противника много, они доставят нам много хлопот'.

К счастью, этих самолетов у врага были считанные единицы. И хлопот особых на фронтах они нам не доставили. Скорей немцы сами имели от них немало неприятностей.

Как уже было известно из разведывательных данных, эти самолеты еще при испытаниях подвержены были какому-то страшному самопроизвольному затягиванию в пикирование. На опытном заводе у Вилли Мессершмитта разбилось несколько первоклассных летчиков-испытателей.

Но поскольку Гитлер обещал своим потрепанным дивизиям на восточном фронте помощь в виде новейшего и непобедимого оружия, «мессер-262» был пущен в серийное производство с невыясненным до конца коварным свойством. Чтобы предостеречь своих военных летчиков, немцы строжайшей инструкцией ограничили на этой машине скорость, особенно на высоте, близкой к «потолку» самолета. Категорически запрещалось разгонять самолет на максимальную скорость под страхом полной потери управляемости. Однако продолжающаяся гибель кавалеров Рыцарских и Железных крестов по каким-то таинственным, чуть ли не мистическим причинам стала отпугивать боевых летчиков от реактивного «мессершмитта».

Но обо всем этом мы узнали уже после войны, когда к нам попали секретные документы. В период же подготовки нашими специалистами упомянутого трофейного «мессера-262» к подробнейшим летным исследованием, на которые ведущим летчиком-испытателем был назначен Андрей Григорьевич Кочетков, ничего об этих важных летных ограничениях и об особенностях этого, во многом принципиально нового самолета нам не было известно.

Для Кочеткова его назначение на трофейный реактивный самолет не было неожиданностью. Узнав о подготовке машины к полетам, он сам предложил начальнику летной части НИИ ВВС Петру Михайловичу Стефановскому свою кандидатуру для проведения испытаний. И Петр Михайлович согласился, тем более что Кочетков, будучи в США, имел возможность познакомиться с первенцем американского реактивного самолетостроения, с маленькой турбореактивной машиной «эйр-комет», внешне похожей на планер. С довоенного времени в ряде стран Европы велись изыскания в области реактивного движения. Все они опирались в той или иной степени на теоретическую базу Циолковского. У нас в Союзе были известны работы Цандера, Королева, Исаева, Болховитинова… В 1937 году был запатентован проект турбореактивного двигателя инженера Люлька, по сути, предопределивший принцип современного ТРД.