не отрывал губ от ее влажного рта. Пальцы скользили низке, ниже, сквозь венчик волос… в рай. Наполненный любовным медом рай.

Застонав, Хлоя начала извиваться. У Томаса чесались руки сорвать трусики и погрузиться в нее. Глубоко. Очень глубоко.

Но вместо этого он поставил Хлою на колени, лаская губами ее шею и лицо, укачивая, как ребенка. Хлоя трясущимися руками пыталась расстегнуть пояс его джинсов, но Томас удержал ее, зная, что если она сделает это, все будет кончено еще не начавшись.

Когда он наконец запустил руку под ее трусики, Хлоя оцепенела, боясь шевельнуться, но Томас помедлил, совсем немного, лишь для того, чтобы продлить ей удовольствие. Выражение блаженства и муки на лице Хлои заставило Томаса пожалеть ее. Сорвав последнюю тонкую преграду, он погрузил нетерпеливые пальцы в расплавленную лаву. И Хлоя, с изумленным криком забилась в конвульсиях оргазма, пронзивших его встревоженную душу и сделавших их неразделимыми навеки.

Сладкая нега стремительно наполняла Томаса, и он, изнывая под неожиданным наплывом того, чему не мог найти названия, впервые в жизни потерял уверенность в том, что не способен любить.

Открыв испуганные глаза, все еще вздрагивая, Хлоя посмотрела на Томаса… Прямо ему в сердце. И словно поняв, о чем он думает, ослепительно улыбнулась. Неподдельная искренняя преданность в ее глазах свалилась непосильным грузом на изголодавшегося по любви человека. Он безжалостно, беспощадно погрузил ее в хмельное беспамятство, и пока Хлоя приходила в себя, расстегнул молнию и, словно накатившаяся мощная волна, ворвался в нее. И только тогда понял, что такое настоящий рай. Томас никогда бы не поверил, что такое бывает. Он едва сдерживался, но все же старался не двигаться, боясь, что сделает ей больно. Глаза Хлои широко раскрылись.

– О-о, – выдохнула она, оцепенев. – Боже мой…

Торжествующе улыбнувшись, он слегка прикусил ее сосок.

– Это одобрение?

– О да, – пропела Хлоя, шире разводя бедра, чтобы вобрать его в себя. Однако потребовалось несколько плавных движений, прежде чем он полностью погрузился в нее. Какая восхитительная пытка –  лежать, не двигаясь, пока она привыкает к его вторжению.

Но когда она стала раскачиваться, а бедра начали содрогаться, поднимаясь все выше, у Томаса не осталось выбора. Он утонул в блаженном тепле. Ее тело изгибалось и опадало, как колеблемая ветром травинка.

– Еще, – потребовала Хлоя, прильнув к Томасу. – Пожалуйста, еще. – Она снова захватила в плен желанное сокровище и облегченно вздохнула. – Томас, пожалуйста…

Он пропал. Пропал окончательно и бесповоротно. И все потому, что Хлоя, распахнув свои прекрасные глаза, озарила его взглядом, которого, как был всю жизнь уверен Томас, ему никогда не придется увидеть. Взглядом чистой и такой безграничной любви, что у него перехватило горло. Не было сил дышать, но двигаться, по крайней мере, он мог.

Сцепив ноги на его спине, Хлоя откинула голову и прерывисто, со всхлипами, втягивала воздух. Оргазм снова потряс их обоих, погрузив в пучину беспамятства.

Крепостные стены были разрушены, ложь и недомолвки исчезли. Тайн не осталось. В этот момент существовала только припавшая к нему Хлоя, ее трепет и тихие крики, вырывавшиеся из горла, когда он изливал в нее не просто свое семя, а нечто большее. Неизмеримо большее.

Сердце, бешено стучавшее под его ухом, немного замедлило сумасшедшее биение, когда Томас пришел в себя. Сердце Хлои…

Они все еще были соединены, словно всю жизнь были одним целым. Томас уткнулся лицом в ложбинку между маленьких набухших грудей, так и не выпуская Хлою. И мог бы оставаться в таком положении всегда.

Однако, как и полагается, грубая реальность скоро развеяла розовый туман. Он не принадлежит ей. Не должен принадлежать. Томас заставил себя отстраниться, попытаться избежать дальнейшей близости. Он и не представлял, как это трудно – оторваться от Хлои, сладостно-нежной, милой, чуть влажной от выступившей испарины, тихо удовлетворенно мурлыкающей.

Немедленно встань и отойди подальше! Если он не сделает этого, значит, утонет, растворится в океане неиспытанных доселе чувств, покорно примет все, что она предлагает, а тогда уже вряд ли остановится. И больше никогда не сумеет ее покинуть.

Томас приподнялся на локтях и позволил себе в последний раз провести ладонью по гладкой коже. Его плоть мгновенно отвердела, но рисковать Томас не мог. Хлоя выгнулась, безмолвно умоляя его не уходить.

Не в силах бросить еще один взгляд на то, чем не позволял себе завладеть, Томас резко встал, отвернулся, бросил Хлое свою рубашку и, намереваясь закрыться в своей спальне до утра, шагнул к порогу. Но какая-то часть души – слабая и безвольная – вынудила его оглянуться.

Хлоя лежала на прежнем месте, едва прикрывшись рубашкой. Огромные глаза встревоженно наблюдали за ним, пальцы теребили мягкую ткань. Томас почувствовал, что не владеет собой. Он хотел ее снова. Немедленно. Однако он не может себе этого позволить, особенно сейчас, когда и так уже лишился даже подобия самообладания. И это сделала с ним Хлоя. Обнажила его душу.

Но она предназначена тебе. Взгляни на нее. Она твоя.

Могла принадлежать ему. Но он собственными руками уничтожил всякую надежду на это, когда замыслил разрушить все, что было ей дорого.

Томас решительно повернулся и вышел. Хлоя молча смотрела ему вслед, прижимая к груди рубашку. Она пахла Томасом, и Хлоя натянула ее, глубоко вдыхая знакомый запах. Где-то в глубине дома щелкнул обогреватель.

Томас. Даже сейчас, взбешенный и растерянный, он заботится о ней. И Хлоя уцепилась за эту мысль, как за что-то бесконечно дорогое: ведь скоро, а это вполне возможно, ей нечего будет вспоминать.

– Мяу.

Хлоя улыбнулась и потянулась к котенку, который с величественным видом вошел в комнату. Гарольдина росла не по дням, а по часам.

– Томас не обижает тебя, детка?

Гарольдина, заурчав, потерлась головой о подбородок Хлои. Оставалось надеяться, что это означало «нет», и вполне возможно, так оно и есть. Пусть Томас злился на нее за то, что оставила ему кошку, но он никогда не бросит на произвол судьбы несчастное животное. В свое время Томас лучше других знал, что такое нужда и голод.

Возможно, он имел право сердиться на Хлою за то, что она хитростью навязала ему кошку. Но Хлоя просто не представляла, как еще показать Томасу, что тот способен любить и ценить любовь других, пусть это даже и животное.

Собственно говоря, это Хлоя должна быть вне себя. Он ведь так и не объяснил, почему скупает недвижимость. Но сейчас она просто не в состоянии на него злиться. Слишком глубоки ее чувства к нему. Теперь сомнений не осталось: Хлоя влюблена в мрачного, опасного, готового на все Томаса Магу аира.

Гарольдина вскарабкалась на кожаный диван и свернулась клубочком. Глаза ее закрылись. Хлоя почему-то немного позавидовала кошке, быстро и легко прижившейся в доме, где она сама очень хотела бы остаться.

Она села, обхватила себя руками и грустно улыбнулась. Да, на первый взгляд дела ее, кажется, хуже некуда. Томас оставил ее без единого слова утешения, без прощального поцелуя. Но на душе по-прежнему было тепло, потому что, как бы он ни сопротивлялся, она успела отвоевать место в его душе. И Томас тоже это понимает. То, что сейчас произошло, было полным соитием не только тел, но и душ, а такое случается раз в жизни. Томас не мог этого не почувствовать.

За секунду до того, как Томас снова вне себя от ярости вылетел из комнаты, она заметила страх в его глазах. Только на этот раз его гнев был направлен на нее. Хлоя заставила растеряться несгибаемого Томаса Магуайра. До конца жизни она будет лелеять воспоминание о том моменте, когда он вошел в нее. Когда, забыв обо всем на свете, раскрылся перед ней, доверился, нежно шептал ее имя.

– Хлоя!

Она едва не подпрыгнула от неожиданности. На пороге стоял Томас.