Хорошо, спасибо! Говорят, у совы отец был хлебник.62 Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать. Благослови бог вашу трапезу!
Мысль об отце.
Пожалуйста, не будем говорить об этом; но если вас спросят, что это значит, вы скажите.
«Заутра Валентинов день,63
И с утренним лучом
Я Валентиною твоей
Жду под твоим окном.
Он встал на зов, был вмиг готов,
Затворы с двери снял;
Впускал к себе он деву в дом,
Не деву отпускал».
О милая Офелия!
Да, без всяких клятв, я сейчас кончу.
«Клянусь Христом, святым крестом.
Позор и срам, беда!
У всех мужчин конец один;
Иль нет у них стыда?
Ведь ты меня, пока не смял,
Хотел женой назвать!»
Он отвечает:
«И было б так, срази нас враг,
Не ляг ты ко мне в кровать».
Давно ль она такая?
Я надеюсь, что все будет хорошо. Надо быть терпеливыми; но я не могу не плакать, когда подумаю, что они положили его в холодную землю. Мой брат об этом узнает; и я вас благодарю за добрый совет. — Подайте мою карету! — Покойной ночи, сударыня; покойной ночи, дорогие сударыни; покойной ночи, покойной ночи.
Прошу тебя, следи за ней позорче.
Вот яд глубокой скорби; смерть отца —
Его источник. — Ах, Гертруда, беды,
Когда идут, идут не в одиночку,
А толпами. Ее отец убит;
Ваш сын далек, неистовый виновник
Своей же ссылки; всполошен народ,
Гнилой и мутный в шепотах и в мыслях,
Полониевой смертью; было глупо
Похоронить его тайком; Офелия
Разлучена с собой и с мыслью светлой,
Без коей мы — лишь звери иль картины;
И, наконец, хоть стоит остального, —
Лаэрт из Франции вернулся тайно,
Живет сомненьем, кутается в тучи,
А шептуны ему смущают слух
Тлетворною молвой про смерть отца;
И, так как нет предмета, подозренье
Начнет на нас же возлагать вину
Из уст в уста. О милая Гертруда,
Все это, как картечь, мне шлет с избытком
Смерть отовсюду!
Боже, что за шум?
Швейцары где? Пусть охраняют дверь.
Что это там?
Спасайтесь, государь!
Сам океан, границы перехлынув,
Так яростно не пожирает землю,
Как молодой Лаэрт с толпой мятежной
