сжал губы и положил руку на деревянную рукоять кусы, ножа, который по обычаю бедуинов носил за поясом. Поймав взгляд Дэйна, он сказал:

– Мне бы не хотелось, Дэйн, чтобы ты решил, будто я боюсь чего-то на свете, кроме Аллаха. Дело в том, что мы, Авазим, привыкли к просторам пустыни и неба и нам душно в городе, среди стен и спертого воздуха, где все несет болезни.

Джабир хихикнул, но тут же сделал вид, что просто закашлялся. Майид не соизволил обратить на него внимания и ввел их в комнату побольше прежней, да и мебель в ней была получше.

– Это каа, – почтительно пояснил Майид. – Комната для важных гостей, в ней мы и поговорим с хозяином.

– А где же сам хозяин? – спросил Джабир.

– Он скоро выйдет поприветствовать нас, – прорычал Майид. – Его отсутствие оскорбительно для меня, так же, как для вас. О Аллах, сперва нету слуг, чтобы проводить нас, теперь никто нас не встречает! Кто-то поплатится за это головой!

Каа была длинной комнатой с высокими потолками, у стен расположились диваны. Рядом с одним из них стояла статуя из серого мрамора, а перед другим лежала деревянная шкатулка. Рядом с нею два бронзовых подсвечника, серая металлическая зажигалка и пепельница от Чикагского Газового Общества. На полу лежали исфаханские ковры, еще два висели на стенах. Всю противоположную стену занял буфет. Мягкий свет лился из мозаичных окон, но воздух в комнате был тяжелый и какой-то неживой.

В эту минуту в комнату ворвался Азиз Аоуд бен Алима. Опытный купец был настолько искусен в лести, что его извинения удовлетворили даже разгневанного Майида. Бен Алима был занят разговором с полицейскими у парадной двери, пока Дэйн с компанией пробирались через черный ход. Он не мог оторвать слуг от обыденных дел, чтобы не возбуждать подозрения иракцев. Так уж получилось, все было сделано из лучших побуждений – чтобы обеспечить гостям безопасность. Но конечно, он не может ожидать, что они простят ему такое вопиющее нарушение законов гостеприимства.

Майид громогласно объявил о своем прощении, Джабир просто улыбнулся. Они сели все вместе на один из диванчиков, и Али Бикр вернувшийся с базара, подал кофе и сладости от «Фортнум и Мейсон».

Когда слуга вышел из комнаты, Бен Алима нагнулся к Дэйну и сказал:

– Я снова вынужден извиниться, мистер Дэйн, за попытку убить вас. Мне невыносимо стыдно и...

Дэйн остановил его, не желая выслушивать еще полчаса сердечные излияния и мольбы о прощении.

– Вы уже выяснили, в чем была ошибка?

– Как вы, наверное, знаете, – начал Бен Алима, – прошлой ночью я получил приказ от Рауди убить вас.

– Как он сумел связаться с вами? – спросил Дэйн. – Я полагал, что связь между вами и Комитетом практически невозможна.

– Возможна, если кто-то рискнет проделать такой долгий путь. Я получил это известие от одного табунщика-авамири, бедуина из кочевья Омани, который загнал до полусмерти свою лошадь, чтобы принести нам приказ.

– Он приехал один?

– Один-одинешенек, ему помогало лишь его верное ружье и быстрая лошадь, он скакал с самого побережья! Но лошадь у него просто чудесная, вороная, со счастливой звездочкой во лбу.

– Гнедая все же лучше, чем вороная, – с видом знатока отметил Майид.

– Не лучше, если у вороной во лбу – счастливая звездочка и белые чулки.

– Первая лошадь Пророка была вороно?й, – подал голос Джабир, – у нее были белые ноги и белая звездочка во лбу, а в битве она не знала себе равных.

– Значит, – вмешался Дэйн, – этот человек прибыл...

– Да, он табунщик из клана Авамир, – продолжил Бен Алима. – Он проделал долгий и рискованный путь, а в доказательство показал знак – личное кольцо Рауди. Он передал слова Рауди: американец Стивен Дэйн – предатель и иракский шпион; его нужно немедленно уничтожить; эти сведения в свою очередь передал ему один саудовец, который давно помогает делу освобождения Ракки, и в его верности не приходится сомневаться. И добавил, что промедление может погубить наше дело.

– Все это я уже знаю, – сказал Дэйн. – И потому ты попросил Джабира убить меня. Но тогда почему ты передумал и послал мне на помощь Майида?

– Как только я получил послание через авамири, я начал действовать. Как ты уже сказал, я послал к тебе Джабира. Потом, как радушный хозяин, предложил гостю остановиться у меня. Но он отказался, поскольку не хотел навлекать на мой дом лишних подозрений. Я предложил ему взять свежего коня, но он сказал, что доверяет только Айисса – своей лошади. Сказал, что найдет укрытие в пустыне, у клана Бани Халиди, где у него есть друг. И уехал.

– И что? – спросил Дэйн. – По-моему, ничего подозрительного он не сказал.

– Почти. Я стоял и смотрел ему вслед, и на сердце у меня было тяжело. Что-то в нем меня настораживало, но я не понимал, что именно.

– Ты выяснил это или нет? – не выдержал наконец Дэйн.

– Я долго и напряженно думал, – продолжал Бен Алима. – Но не мог понять, в чем дело. Он выглядел простым, бесхитростным бандитом, с которым мне не хотелось бы повстречаться ночью в переулке. Но все же у него было кольцо самого Рауди, которое я знаю, как и это, что на моем пальце. И у него было полное право самому заботиться об убежище.

– Наверное, тебе не понравилось то, что он приехал с юга, – предположил Майид. – Сам я никогда не доверяю этим дикарям из кочевья Омани – ни Авамир, ни Гафири, ни другим.

– Они не лучше и не хуже остальных, – возразил Бен Алима. – Нет, дело в другом. Я думал-думал, а потом до меня дошло! Его лошадь!

– А что было не так с его лошадью? – спросил Джабир. – Ты сказал, что она была просто чудо.

– Да, и я до сих пор так считаю.

– Может, она была слишком свежей, не устала, не в пене, будто и не скакала так долго? – спредположил Майид.

– Она почти ползла, – ответил Бен Алима. – Я даже засомневался, дотянет ли она до стойбища Бани Халиди.

– Тогда почему она тебе не понравилась? – спросил Дэйн.

– Мне не понравилась ее морда, – ответил Бен Алима.

– Ее морда! – воскликнул Джабир.

– А что с ней было не так? – удивился Майид.

– Все так, – мягко проговорил Бен Алима. – У нее была чудесная, крупная, правильная морда – римский профиль, как сказали бы вы, мистер Дэйн. Откровенно говоря, это была великолепная морда, которую раз увидишь – и запомнишь на всю жизнь.

Майид, видимо, все понял и теперь радостно заухмылялся. Джабир, как горожанин, выросший на литературных источниках, едва ли знал больше, чем описание первой лошади Пророка, и молчал, хотя, судя по его лицу, у него забрезжила смутная догадка. Дэйн, который совершенно не разбирался в лошадях, заскучал, но прерывать лошадиную историю не решился.

– Она была породистой? – попытался упрочить свою догадку Джабир.

– Вот именно, – сказал Бен Алима. – Я, конечно, плохо разбираюсь в коневодстве, мои знания по этому предмету слишком незначительны. Но даже я заметил, что у этого животного большие ноздри и длинные уши, широкий лоб и мощный круп, а длинная шея изящно изогнута. Любой бы на моем месте это увидел, а специалист и подавно. Теперь ты понял, Джабир?

– В основном, да, – сказал Джабир. – Но я думал, что ты узнал, какой она породы.

– Узнал! – вспыхнул Майид. – Дело-то совсем не в лошади, городской болван! То, что увидел Саид Бен Алима... Но простите, Бен Алима, слово за вами.

– Так вот, – продолжил тот, – я понял, что лошадь чистокровная, да при этом из лучших пород Аравии, а таких всего пять. Но из которой? Вероятно, кухаилан. Но что за вид этой породы? Неизвестно. Но у нас есть один бесспорный признак – самый яркий, а именно – римский нос. Эта лошадь принадлежала к знаменитому виду Шаваф. И поняв это, я догадался, что гонец был подослан врагами, и потому послал