Теплая осень не спеша брела к холодам солнечными, прозрачными днями и ночными туманами по северной лесной стороне. Волнами проплывала над пажитью невесомая паутина, разнося своих паучков на зимовье, оседала на льдине, что надвигал лес на пашню.

В бездонной тишине колыхнулся колокольный звон и потек над лесом и полями, набирая звучную силу. Запел большой колокол со звонницы храма святой Троицы, ему тут же ответил колокол со звонницы собора Успения Богородицы. Егорка Шапкин опустил с замаха цеп на ржаной сноп и распрямился, прислушиваясь.

На гумне, в трех верстах от монастыря Святой Троицы, монастырские крестьяне молотили рожь, с ними и новый монастырский слуга Егор Шапкин.

 — Никак пожар! — крикнул монастырский крестьянин Данило Селявин, знаменитый в округе своей медвежьей силой и тугодумством.

Егорка живо вскарабкался на скирд и крикнул сверху:

 — Пожара нет! Должно воры идут на монастырь?

 — Бежать надо! — опять  высунулся Селявин.

Егорка , как старший на обмолоте, урезонил его:

 — Бежать надобно погодить. Обмолот в мешки и на телеги! Что в скирдах осталось — сжечь!

Непривычен крестьянин жечь хлеб. Кто-то возразил Егорке:

 — А если звон попусту?

 — То набат! — оборвал его Егорка. — И не умолкает!

С набатом в монастыре поспешили. То и добро. Все кто работал в полях и в лесу, успели вовремя к монастырским воротам.

Настороже жили давно. С той поры, как Рожинский со своим воинством и Вор встали на Всходне в Тушино. Настороженность не дала Лисовскому и его шайке обманом ворваться в ворота. Ныне иное. Едва Сапега вышел из тушинского стана, доброхоты монастырю уже знали куда он направился. Тут же дали знать на монастырское подворье в Кремле келарю монастыря Авраамию Палицыну. В тот же час  гонцы побежали в Троицкую обитель, известить архимандрита.

Монастырь готовили к обороне. Как только поляки появились под Москвой, Шуйский послал туда воеводами князя Григория Долгорукого — Рощу и Алексея Голохвастова. И хотя монастырь имел  своих ратных, Шуйский для усиления его обороны послал стрельцов и суздальских служилых, что томились в Москве. Изо всех городов в монастырь приходили люди поклониться усыпальнице святого Сергия, а те, кто мог держать в руках оружие, оставались защитить святыню, коли на нее покусится враг.

Известие о выходе польского войска на монастырь архимандрит Иосиф принял спокойно. Он говорил братии и защитникам монастыря:

— Господь не попопустит врагам, и святой Сергий нам защита и оборона крепчайшая. Со дня Куликовской победы монастырь не побывал во вражьих руках. Ныне Господь в наказание дерзновенным отнял разум у польских находников.

Воеводы были между собой во всем несогласными. Тут же и сказалось несогласие, скорее из желания говорить поперек друг другу. Долгорукий обеспокоился, что в монастырь набилось слишком много лишнего люда, а Голохвастов убеждал, что всяк, даже женщины, будут помогать отбить приступы врага. Архимандрит погасил спор.

 — Сергиева обитель издавна обитель всех страждущих. Господь повелел не оставлять их без защиты. Они с нами, и Господь с нами. Всякий ищущий, да обрящет. Идут? Пусть идут. Скликайте людей, вооружайте всякого, кто удержит в руках оружие.

В Москве то же озаботились обороной монастыря. Келарь монастыря Авраамий Палицын, пребывавший в Троицком подворье в Кремле, пришел к Шуйскому вместе с патриархом Гермогеном. Палицын говорил царю :

— Государь, с первых дней, как стоит Сергиева обитель, она всегда была опорой московских государей, их колыбелью. Не дай погибнуть обители от безбожных ляхов.

Шуйскому страшно отдать хотя бы одного ратника на сторону, дрожал он за Москву, ибо понимал, что сдав Москву, тут же потеряет престол. Но и не ссориться же в сей час с церковью. Пожалел царь,что отправил своего племянника Михаила Скопина в Новгород на переговоры со шведами и оберегать город, потому, как был неугоден рядом, а тут дело с Троицей, как раз ему по руке. Кому же ныне доверить войско? Не увели бы его к тушинскому Вору. На брата Дмитрия надежи нет. Не любили его в войске. Поставил над ратными, что должны были защитить Троицкий монастырь младшего брата Ивана.

Сапега вел свое войско на Троицу в обход Москвы. Иван Шуйский повел московские полки прямой дорогой. В двадцати верстах от монастыря на Ярославской дороге Сапеге донесли, что следом за ним идет московское войско. Он повернул свои хоругви и казачьи полки и двинулся навстречу. Польские хоругви поставил в резерв, первыми в бой послал казаков и гультящих.

Передовой полк московского войска вступил в битву под началом Григория Ромадоновского. Казаки, особенно запорожские, во встречном бою не стойки, а гультящие побежали сразу. Сапега и не надеялся на их стойкость. Ему надо было разгорячить московитов, втянуть их в преследование казаков и гультящих. Едва они  оторвались от своих главных сил, Сапега послал против них гусарские хоругви. Они рассекли и опрокинули передовой полк Григория Ромадановского, разгром довершили драгуны. Между тем, гусары, пронизав насквозь бегущиех русских, не теряя строя, выставив свои гибельные копья, пугая коней Большого полка развевающимися перьями на крыльях, вонзились в его строй.

В жестокой сече с драгунами пал сын Ромадановского, был ранен сам воевода. Драгуны погнали его полк. В русских рядах началась смятня. Иван Шуйский бежал ранее всех. За ним устремились все московские воеводы.

Как здесь не отличиться пану Лисовскому? Его казаки, как быстро рассеялись, так же быстро собрались и погнались за убегающими, а гультящие кинулись грабить московский обоз.

Сапега к вечеру собрал свое воинство и двинулся к монастырю. Вести о разгроме московского войска под Рахманцами достигли монастыря вскорости по окончанию битвы. Осада становилась неизбежностью. Воеводам осталась ночь на устройство обороны.

Каждый монастырский ратник знал свое место, а вот вновь прибывших надобно было расставить среди монастырских, чтобы по ходу обороны узнали, что к чему. Вооружали и монастырских слуг, и крестьян, и иных прибившихся. Размещали их семьи.

Иноки раздавали оружие со склада. Настала очередь вооружаться Егорке Шапкину, Даниле Селявину и его брату Оське. Над Данилой шутили :

 — Бог передал тебе, что недодал братцу. Носил бы ты своего братца за пазухой, чтобы из-за твоего ворота кусал врагов.

Егорке выдали саблю, кольчугу и шлем. Повертел он саблю в руку и вернул.

 — Топором мне способнее...

На Данилу Селявина кольчуга не нашлась, едва шлем подобрали. Попробовал саблю — крепка ли, и переломил.

 — Оглоблю тебе кованую! — рассердился оружейник.