решился их сопровождать. В избе Марина села на лавку, не выпуская из рук стилета.

— Государыня, тебя обижают. Князь Мосальский — трус. Он не стал ждать объяснений и бежал в Москву к Шуйскому. Его цель ясна, не дать усилиться тушинскому Дмитрию. Не сочувствием к тебе вызвано его откровение.

 — Он меня ничем не обидел. Меня обидел Ян Сапега. Это обида — отверженной. Это разочарование в моем рыцаре. Каким прекрасным было бы наше царствование!

 — Прежде начались бы разлад в польском войске, измена наших русских сторонников и бегство нашего воинства от Москвы. Разыграно ли твое отчаяние от встречи с тушинским Дмитрием,и ты действительно хочешь вернуться в Самбор?

 — Пан Ян, не мешай мне уладить свои дела, если отказываешься от союза со мной!

 — Время, государыня, все расставит по своим местам. Твой союз с тушинским царьком, всего лишь военный союз. Когда настанет час расстаться с ним, бракоразводного процесса не потребуется. Ты — вдова, ты свободна сделать выбор, когда вдовой войдешь в Москву. Я тебе сказал больше того, что можно было сказать.

 — Не убеждай меня в том, в чем я сама убеждена. Везите меня силой в Тушино. Это моя последняя  к тебе просьба. Надеюсь последняя.

 — А я надеюсь, что не последняя! Стилет отдай мне, тогда поверят, что я везу тебя силой.

11-го сентября войско Сапеги и поезд с Мнишками подошли к Тушино. Их встретили царские посланцы и поздравили с благополучным прибытием. Встреча не похожа на ее первый въезд в Москву. Тогда улицы стольного города были полны ликующих толп народа. На ее пути стояли шпалерами стрельцы и конные дворянские дружины. Благовестили все московские колокола. Улочки в Кремле были устланы коврами. Сегодня ее встречает кучка польских всадников. Русских не допустили на встречу.

В двух верстах от  тушинского лагеря поезд остановился. Предполагалась, что здесь ее должен был встретить тушинский Дмитрий. Приехал Рожинский. Один, без свиты. Рожинскому не до психологических этюдов, которыми занимался Сапега. Польское войско, а в особенности русские ополченцы ждали прибытия царицы. Для многих русских людей в дальних городах приезд в Тушино Марины означал признание, что царь Дмитрий жив, а не убит, что вернулся именно он, а не явился неизвестный человек под его именем. Уже участились перебежки из Москвы бояр и дворян от Шуйского. Пребежчики, конечно, видели подмену, их влекла к новому самозванцу ненависть к Шуйскому, но не могла не заботить незаконность его власти. Признание его Мариной должно было прикрыть обман.

— Государыня, — сказал в своей резкой манере Рожинский, — я пришел не уговаривать  тебя исполнить взятые на себя обязательства. По твоей просьбе ты похищена в пути. Чего же ты теперь хочешь?

Ответил Мнишек:

 — Одно дело, князь, рассуждать об этом приезде издалека, находясь в неволе, другое дело здесь. Мы не знали, что в Тушино под именем Дмитрия — самозванец. Его никто не считает царем и называют в насмешку цариком.

Рожинский гневно ответил:

 — Я хочу услышать, что скажет государыня!

 — Я не поеду! — ответила Марина.

 — Я поставлю здесь на берегу шатер, поставим стражу и подождем, когда польская княжна поймет, что происходит. Я не допущу, чтобы польское дело погибло из-за капризов польской княжны.

 Рожинский ускакал, Мнишек испуганно спросил у дочери:

 — Ты не переиграла?

 — Я помогла тебе, отец, теперь торгуйся с панами.

 Рожинский вернулся в Тушино и пригласил к себе Адама Вишневецкого, Валавского и Хруслинского.

 — Что будем делать, панове? — спросил он. — Насилие невозможно, уклонение Марины от встречи с цариком подобно катастрофе. Русские люди поднимут нас насмех. Они подадутся на сторону Шуйского.

 — Я предлагаю, — сказал Сапега, — торговаться с Мнишком. И он и Марина должны получить свою долю. Их приход в Тушино дорогого стоит.

Послали за Мнишком. Встретили его сурово. Начал разговор князь  Адам Вишневецкий.

 — Мне ли не знать тебя, князь Юрий? Мне ли не помнить, как ты вцепился в того Дмитрия, которого я привел к тебе? Я не хочу обвинять в чем-либо твою дочь. Ей не сладко было назваться супругой безродного бродяги. Но думать об этом надо было ранее. Назови свою цену?

Мнишек завопил:

 — Панове, я оскорблен! Я не торгую своей дочерью!

 Вишневецкий не дал Мнишку разыгрывать негодование.

 — Оставь, князь Юрий! Не красуйся перед нами, мы все тебя насквозь видим. Не в том беда, что ты дочь просватал за моего Дмитрия, а в том беда, что запросил за нее сверх всякой меры. Заглотил кусок шире рта, а подавилась им Речь Посполитая. Тесть погубил своего зятя, к тому же и дочь осиротил. Ныне твоим договором с Дмитрием тычут короля в глаза. Северскую землю, Новгород под себя задумал загрести. Это все равно, что медведя в берлоге разбудить хворостиной. Сей договор и погубил царя Дмитрия. Возвращайся в Самбор!

Мнишек понял, что последнее слово не за ним. Изменил тон и жалобно заныл:

— Панове! Смилуйтесь! Я разорен! Московиты у меня все забрали, что я имел. Я вернулся бы в Самбор, да за долги меня ждет долговая тюрьма. Прилично ли — дочь мою вы ставите государыней, а меня в тюрьму бросаете?

 — Уходи! — оборвал его Рожинский. — В долговую тюрьму или к черту на сковородку. Остановил бы зятя от гибельных пиршества на свадьбе, не вез бы с собой кучу гостей, что ныне заложниками схвачены. Уходи, куда глаза глядят, а глаза твои на Тушино зарятся. Потому говори цену откупа от тебя?

 — Я хочу видеть царика!

 — Просьба уважительная. Поглядишь на своего нареченного зятя!

Рожинский повел Мнишка к Богданке. Царская изба, а точнее говоря, что-то похожее на хоромы со светелками и тронным залом, еще отстраивались. Богданке была отведена простенькая изба. Он был упрежден о встрече с Мнишком. Вот еще  один порог на пути, которым вел его Иегова. Переступим ли и этот порог? Не перед царским тестем притворяться. Польский князь, хотя бы и не из владетельных магнатов, но в представлении польского еврея, всего лишь послушника бернардинцев, лицо недоступное. Взирал бы на него в прежнии свои времена, как из праха.

Богданка сидел на лавке покрытой коврами. Трон еще только изготавливался, да и не ставить же его посреди крестьянской избы с топкой по черному. Мнишек взглянул на него и сразу же узнал толмача царя Дмитрия. Вместе начинали поход в Москву. Мнишек нашел, что сказать, не растерялся.

 — Вот и встреча! Сколь не богато у меня воображение, отправляясь к нареченному зятю, того, что вижу и вообразить не мог. А надо бы догадаться по письмам твоим. Что же теперь делать? Не знаю, как тебя и называть?

 — В Ярославле, быть может, ты и обманывался, а в Москве уже знал, что встретишь не зятя. Слыхивал я, что тебя были готовы отпустить в Самбор, а ты предпочел явиться в мой стан, а здесь я — государь! Спрашиваешь, что делать? Отвечу! Надобно назначить день, и царице Марине придти ко мне.

Рожинский опять поймал себя на том, что готов аплодировать Богданке. Живо поставил на место польского князька. Начал Мнишек по княжески, да тут же заговорил по холопски.

 — У нас с царем Дмитрием были оговорены условия...

Богданка его перебил:

 — Разве они не соблюдены? Тебе были отданы города Северы, царице Марине — Новгород. Что же вы их не сберегли?

 — Соглашение осталось на бумаге.

 — Таким оно и должно было остаться. Не потому ли и погиб царь Дмитрий? Не твоя ли жадность его погубила? Я не собираюсь отдавать тебе московские земли, ибо не хочу ни своей погибели, ни погибели царицы Марины.

 — Марине тяжело смириться...