«Тимберленд». Мысленно я беру себе на заметку, что надо с ним поговорить. Я ставлю ему выпивку за счет заведения, и мы треплемся о добрых старых денечках. Терри рассказывает, чем он занимался все это время, и, надо сказать, это звучит интересно.

— …и девчонки — заебись. Ты не поверишь; снимаем на пленку и показываем народу. Мы уже начали распространять наши кассеты в секс-шопы, по почтовым заказам. Первое время это были грубые поделки, но мы совершенствуемся, мы идем вперед, ну, и еще мы приятельствуем с ребятами из общины в Ниддри, у них есть настоящая монтажная мастерская для цифрового видео. Это только начало; один из ребят хочет сделать веб-сайт, то есть платный веб-сайт — народ переводит нам денежку и загружает, чего ему надо. На хуй весь этот бизнес, Интернет держится на порнографии.

— Звучит интересно, — киваю я, наливая ему еще. — Выходит, ты на подъеме, Терри, дружище…

— Ага, я там главные роли играю сам. Ты меня знаешь, я всегда любил покувыркаться с какой-нибудь птичкой, и это дело как раз по мне — заработать монету-другую, не прикладывая особых усилий, поди плохо. И ребята у нас талантливые, и им это нравится, главное. — Он улыбается, явно воодушевленный.

— Для тебя это как раз то, что надо, Терри, — задумчиво говорю я, а про себя думаю, что это и неудивительно, он и должен был чем-то подобным заняться.

Терри продолжает говорить, и я решаю, что Мо может сама со всем справиться, и мы перемещаемся в глубь бара, заказав предварительно по два больших бренди и по две колы. Вскоре Терри совсем размякает и начинает мне парить про то, как это здорово, что я вернулся и что с моими-то связями мы можем попытаться что-нибудь замутить, открыть общее дело. Разумеется, его желание вытянуть у меня деньги ощущается сразу, на расстоянии в пятьдесят футов.

— Понимаешь, приятель, — его глаза становятся все шире, — фишка в том, что нас могут выпереть из того притона, и я вот думаю, где нам приткнуться.

Это может быть интересно. Я сразу думаю о той большой комнате наверху. Там есть бар, но сейчас она совершенно не используется.

— Ну, есть у меня помещение. Можем попробовать. — Я улыбаюсь.

— Э… а как насчет маленькой пробы прямо сегодня ночью? — говорит он.

Я обдумываю это буквально один удар сердца, потом медленно киваю:

— Давай попробуем, Терри. Терри сжимает мое плечо:

— Слушай, Псих, охуительно просто, что ты вернулся. Ты — как источник положительной энергии. В этом городе одно мудачье, которые подставят тебя ни за что, а если какому-то пидору удается пробицца наверх, все остальные тут же напрягаются. Но ты не такой, приятель, ты выше этого! — Он поднимается из-за стола, исполняет какой-то танец, потом хватается за мобильник и начинает названивать.

Уже пора закрываться, и я изо всех сил стараюсь выставить из помещения уродов, которые по- прежнему толкутся у бара.

— ПОЖАЛУЙСТА, ДОПИВАЙТЕ СВОИ НАПИТКИ, ДАМЫ И ГОСПОДА! — ору я на весь бар, чуть ли не силой выпихивая за дверь этих старых пердунов. Терри по-прежнему треплется по мобиле. Но еще остается молодежь. Этот носатый мелкий урод, кажется, его зовут Филипп, мерзкий маленький ублюдок, тот еще прощелыга, наверняка он просек, что у нас тут что-то намечается. И здоровяк Кертис, его вечно заикающийся приятель, судя по всему, тупой как бревно, я вижу, что Мерфи что-то ему говорит, когда он направляется к выходу. Два сапога пара, именно так.

Я открываю боковую дверь и киваю им, мол, выметайтесь. Они собираются уходить, но Филипп спрашивает у меня:

— А остацца никак низзя, Псих? — Его узкие глаза горят, а во рту поблескивает золотой зуб. — Я ведь слышал, о чем вы там говорили с Соком Терри. — Он ухмыляется, нагло и бесцеремонно.

— Неа, никак нельзя. Тут сейчас будет собрание сраных масонов, — говорю я ему и выталкиваю его тощую тушку на улицу, а его приятель тащится за ним следом, как и вся остальная свита.

— А может, все-таки можно остацца, — улыбается еще один нахальный щенок.

Я полностью игнорирую этого долбоеба, однако подмигиваю симпатичной пташке, что пришла вместе с ним. Сначала она безучастно смотрит на меня, но как только ее кавалер вываливается за дверь, она улыбается. Нет, для меня она слишком молоденькая. Я киваю Мо, которая закрывает бар, запираю дверь и возвращаюсь к стойке, чтобы взять нам с Терри еще по бренди. Несколько минут спустя раздается громкий удар в дверь, на который я не обращаю внимания, за ним следует стандартная футбольная отбивка: ди-ди, ди-ди-ди, ди-ди-ди-ди, ди-ди.

Терри захлопывает крышку мобилы.

— А вот и наша съемочная группа, — говорит он.

Я открываю дверь и вижу за ней паренька, который кажется мне смутно знакомым, волосы у меня становятся дыбом, потому что мне кажется, что это парень старого Хибса, но, если подумать, любой двадцатипятилетний хмырь в Эдинбурге и есть парень старого Хибса. Еще парочка полузнакомых лиц, имен, опять же, не помню. Вот с девочками все куда интереснее: три славные куколки, тетка покрупнее, которая выглядит как-то не очень опрятно, и миленькая малолетка, которой тут совершенно не место. Одна из куколок особенно соблазнительна. Светло-каштановые волосы, почти что восточные глаза, ухоженные тонкие брови и маленький рот с пухлыми губками. Мать моя женщина, ее тело так и колышется под всей этой дорогой одеждой. Куколка Numero Duo помоложе, и, хотя она и не так элегантно одета, я бы ее с удовольствием отымел. Третья — просто блондинка для поебаться. Эти два мелких урода, Филипп и Кертис, по-прежнему толкутся за дверью, валяют дурака и оценивают компанию, как и я, в особенности ту самую великолепную Куколку Numero Uno, ее длинные каштановые волосы и сексапильную надменную грацию. Эта милашка — классом явно повыше, чем те девицы, с которыми обычно работает Терри.

— А она что, тоже масон? — спрашивает тот мелкий наглый урод, Филипп.

— Ложа шестьдесят девять, — отвечаю я и захлопываю дверь у них перед носом, а Терри тем временем со смаком приветствует всех пришедших.

Я поворачиваюсь к новым гостям.

— Ладно, ребята, нам надо подняться наверх, так что давайте, вон дверь, которая слева от вас, — объясняю я. — Мо, ты тут давай закрывай все сама.

Мораг приподнимает брови, пытаясь понять, что происходит, потом идет в офис и забирает свое пальто. Я поднимаюсь наверх следом за теплой компашкой. Да, думаю я про себя, это может оказаться весьма интересно.

Катрин, немочка из Ганновера, была моей девушкой. Я познакомился с ней в «Луксоре», моем клубе, лет пять назад. Детали знакомства я помню не очень. Память вся проебалась из-за чрезмерного потребления наркоты. С героином я завязал, когда поселился в Амстердаме. Но даже экстази и кокаина вполне достаточно — с годами они пробивают дырки у тебя в мозгах, лишают тебя воспоминаний, твоего прошлого. Что вообще-то неплохо и даже где-то удобно.

Потихоньку я научился уважать наркотики и использовать их более разумно. Когда ты еще совсем молод, даже когда тебе двадцать с чем-то, ты можешь творить что угодно, поскольку в таком возрасте человек мало задумывается о собственной недолговечности. Разумеется, это не значит, что ты обязательно переживешь этот период. Но когда тебе тридцать, все круто меняется. Ты как-то вдруг проникаешься мыслью, что в один прекрасный день ты умрешь, и во всех приходах и ломках ты чувствуешь, как эта самая наркота приближает этот «прекрасный день»: истощает твои духовные, умственные и физические ресурсы и вызывает тоску так же часто, как и приятное возбуждение. Это все становится как бы задачкой из математики, когда ты развлекаешься с переменными величинами: количество принятой наркоты, возраст, конституция и желание обломаться. Одни вообще ничем не заморачиваются, а просто самоустраняются. Другие идут до конца, их жизнь превращается в одну большую попытку самоубийства в кредит. Я решил особенно не менять свою жизнь, но употреблять умеренно. Потом была одна очень хреновая неделя, и я тогда начал ходить в спортивный зал и занялся карате.

В то утро мне было необходимо уйти из дома. В наших с Катрин отношениях появилась заметная напряженность. Я спокойно переносил скандалы, но периоды молчания доводили меня до безумия, а ее ядовитые замечания были подобны ударам боксера в тяжелом весе. Так что я взял свою спортивную сумку и пошел туда, куда я всегда хожу в таких случаях.

Так что теперь мои руки впряжены в рычаги тренажера и скрещены на груди. Я глубоко дышу и развожу