Странно, что не начали целоваться!
Алекс вытащил из сетки мандарин и стал чистить.
– Можно, я сяду? – устало спросила Митрофанова. – Сил нет.
Стул был один-единственный, и на нем сидел Береговой. Когда она попросилась сесть, да еще так… трагически-устало, он вскочил и подтолкнул стул к ней.
Тот поехал и ткнулся ей в колени. Она повернула его и села так, чтобы смотреть в окно. И понурилась.
– Я могу продолжать? – Не дожидаясь ответа, Алекс отщипнул дольку от мандарина, сунул Мане и спросил: – Вы никого не видели возле дома Екатерины Петровны тем вечером, Владимир?
– Я не знаю! Кого-то видел, наверное! Я злился и… плохо соображал. И я не понимаю, какого черта вы ко мне привязались! Вы следователь, что ли?!
– Нет.
– Тогда почему лезете в это дело?!
– Анна Иосифовна попросила меня разобраться. По мере сил я пытаюсь. – И как ни в чем не бывало отщипнул еще дольку.
Митрофанова повернулась так резко, что чуть не свалилась со стула.
– Анна Иосифовна?! Вас?! В чем вы должны разобраться?!
– Ну, например, в том, кто именно и зачем присылал ей письма с угрозами. Но в тот день, когда я пришел, в издательстве убили человека, и теперь я пытаюсь разобраться еще и в этом.
– Вы из милиции, что ли?! – Митрофанова по начальственной привычке возвысила голос.
– Господин Береговой только что меня об этом спрашивал. Нет, я не из милиции.
– Помнишь «Запах вечности»?.. – спросила Маня беспечно.
– Который украли? Конечно! Кто ж его не помнит!.. А при чем здесь…
– Автор Алекс Лорер, он же Александр Шан-Гирей.
У Митрофановой слегка приоткрылся рот. Она, кажется, даже на стуле покачнулась. Береговой усмехнулся с некоторым злорадством – он первый раз видел «стерву и суку» в таком потрясении.
– Маня, – ровным голосом сказал Шан-Гирей, – мой роман не имеет к делу никакого отношения.
– Так это вы его украли?!
– Нет, – ответил Алекс и улыбнулся. – Не я.
Ни с того ни с сего ему стало легко и весело, как человеку, который долго и трудно болел, и лежал на операционном столе, уверенный, что белые холодные стены и лампы на потолке – последнее, что он видит в жизни, и еще отходил от наркоза, и ждал, когда утихнет боль, не надеясь, что утихнет, а потом вдруг оказалось, что больше нигде не болит!.. И можно проверять себя, и осторожничать, и стараться не делать резких движений, но – не болит!.. В это почти невозможно поверить, но правда не больно – смотрите, люди, я могу говорить об этом, и не корчусь в муках, и не хочу убежать и спрятаться, и не боюсь, что боль может вернуться!..
Не может. Все. Отболело.
Отныне и навсегда.
– Нет, подождите, я ничего не понимаю, – заговорила Митрофанова и оглянулась на Берегового, как будто ища у него поддержки. Он ей зачем-то кивнул. – То есть вы хотите сказать, что автор «Запаха вечности» – это вы?!
– Угум, – подтвердила Покровская, жуя мандарин, – о чем я тебе и толкую!
– Он же был… француз! Нет, что-то говорили про русское происхождение, но это ерунда! И роман этот вы… присвоили, а написал его совершенно другой человек!
– Екатерина Петровна, я не крал роман, – перебил Алекс. – Все наоборот. У меня украли, а я плохо защищался. Маня, зачем ты это начала!
– Затем. У нас одни загадки, пора переходить к разгадкам! Никто в издательстве так и не понял, кто ты и откуда явился! И почему для расследования императрица Анна выбрала именно тебя!
– Да этого просто быть не может! – словно в забытьи бормотала Митрофанова. – Слушайте, как вас, Владимир, дайте мне выпить, а? Алекс Лорер! Нет, не может быть…
И она схватилась за голову.
Если все это правда, а не Манины писательские выдумки – можно ведь на секунду допустить, что правда! – значит, Анна Иосифовна сделала гениальный ход. Она сумела раздобыть где-то этого самого Алекса Лорера, прогремевшего несколько лет назад на весь мир, и каким-то образом убедила его поработать в «Алфавите». Дальше по большому счету не так уж и важно, он ли написал тот самый роман или не он, но из одного факта его присутствия в издательстве можно выжать миллионы!.. Он может написать книгу о том, как у него украли роман, и это будет грандиозный скандал и, следовательно, грандиозные продажи! Он может написать книгу о том, как он украл роман – и это тоже будет скандал и, значит, продажи и прибыли!
Анна Иосифовна разыскала его, как-то уговорила сотрудничать, обласкала, – уж это она умеет! – видимо, что-то пообещала, может, в чем-то убедила и заняла делом, вот этим самым расследованием, и готово! Алекс Лорер верой и правдой станет ей служить. Вот уже сейчас служит!
Но это означает только одно – она, Митрофанова, больше не контролирует ситуацию в издательстве!
Кажется, она произнесла это вслух, потому что Алекс сказал совершенно спокойно:
– Вероятнее всего, вы никогда ее не контролировали.
Теперь они смотрели на него – все трое.
– Кто? – прошелестела Митрофанова.
– Я расскажу, – пообещал Алекс. Он сочувствовал ей, но не слишком. Во всем этом ему еще предстоит разобраться. – Владимир, вспомните! Тем вечером возле дома Екатерины Петровны вы не видели… собаку?
От ответа на этот вопрос зависело многое, если не все.
У Алекса вдруг вспотели ладони, и пришлось тихонько вытереть руки о джинсы.
– Точно! – сказал Береговой. – Собаку видел! Большая черная собака бегала туда-сюда! А что?..
– Так. А кто, кроме вас, знал о том, что у Анны Иосифовны есть компьютер?
Сейчас соврет, понял Алекс, глядя Береговому в лицо.
И тот соврал, конечно:
– Никто, – буркнул он и посмотрел в сторону. – Никто не знал.
– Значит, письма с угрозами ваших рук дело, – подытожил Алекс.
– А если ты будешь молчать и дуться, я тебя вообще никуда не повезу.
– Я не дуюсь, Маня. Мне просто нужно подумать.
– Думай вслух.
Алекс хотел было заявить, что думать вслух он не намерен, а если ей не хочется его везти, он – пожалуйста! – вполне может добраться на метро. Он виртуозно умел проделывать такие штуки – цепляться к словам, даже самым безобидным, самым незначительным, выстраивать целые теории, обижаться на ерунду, добиваясь таким образом самого главного.
Одиночества и покоя.
Но не тут-то было! Маня Поливанова не оставила ему ни единого шанса на одиночество, что уж говорить про покой.
И надуть ее он вряд ли смог бы, разыграв какую-нибудь сцену. Непостижимым образом она понимала все, что происходит у него в голове, и ловила фальшь, и умела пропускать мимо ушей то, что следует пропустить, и всегда слышала самое важное, как будто забралась к нему внутрь и сидела, притаившись, время от времени выглядывая из укрытия, но избавиться от нее не было никакой возможности.
Поэтому он вздохнул и сказал:
– С тобой так трудно, Маня!.. Ты очень мне мешаешь, а поделать я ничего не могу.
– Конечно, мешаю, – согласилась Маня совершенно искренне, – и с этим ничего не нужно делать! Ты просто должен ко мне привыкнуть, только и всего.
