Нет, нет, она не хочет делать аборт, она ни за что не согласна на аборт, она… умрет, если еще хоть раз в жизни услышит это слово – аборт!

– Может быть, выпьете воды? – спросила врачиха. В голосе звучала сплошная ирония – Что это с вами? У вас уже были признаки токсикоза? Восьмая неделя – самое для него время!

– Для кого? – хрипло спросила Мелисса, открыла воду и умылась. На бортике белой раковины стояла металлическая кювета, а в ней что-то лежало. Мелисса не могла смотреть на то, что в ней лежало.

– Для токсикоза, – пояснила врачиха, наблюдая за ней. – Я вызову сестру, она даст вам успокоительное.

И потянулась к телефону.

– Не-ет, – завопила Мелисса.

Вот только сестры с успокоительным ей не хватало! Она и так по коридору прошмыгнула мышкой, в очках и в платке, и сдернула амуницию, только когда за ней закрылась дверь, и она поняла, что одна в кабинете с наполовину закрашенными окнами, то есть не одна, а с врачихой, которая за ее манипуляциями следила с интересом. И в консультацию она приехала под вечер, так, чтобы было поменьше народу, чтобы никто ее не заметил, не узнал, не стал просить автограф – в гинекологическом отделении!.. В карточке у нее было написано, что она Людмила Голубкова, а никакая не Мелисса Синеокова, и у нее была надежда, что врачиха ее так и не узнает – а вдруг повезет?!

– Слева чистое полотенце, – не вставая, сказала врачиха. – Вытрите лицо и вернитесь ко мне, пожалуйста.

Мелисса послушно вытерла лицо и вернулась на жесткий клеенчатый стул.

– Так, – сказала врачиха. – Значит, если вы хотите, я напишу вам направление на аборт. Это в том случае, если вы не пойдете в платную.

– Какой аборт? – тупо спросила Мелисса.

Врачиха сняла очки и резким движением положила их на бумаги.

– Послушайте, женщина, – начала она решительно, – я не понимаю причин вашей истерики. Ну, что такое случилось? Ну, ну! У меня есть время, прием все равно уже закончен, а муж позвонит, когда приедет. Меня на дачу забирает муж, – зачем-то пояснила она. – Так что говорите мне, в чем дело. Ну?

– Этого не может быть, – как попка-дурак повторила Мелисса Синеокова, знаменитая писательница.

– Чего?.. – спросила врачиха с раздражением.

– Я не могу быть беременной.

– Отчего же?!

Мелисса подняла на нее глаза. Врачиха смотрела на нее, губы ее кривились и пучок на голове подрагивал язвительно. И вообще вся она была, как из фильмов пятидесятых годов, – уверенная, пожилая, скептическая и какая-то очень успокаивающая.

– Так. Я слушаю. Почему не может быть?

Мелисса Синеокова, знаменитая писательница, залилась слезами. Она вдруг зарыдала, да так сильно, что в горле у нее забулькало, и слезы как-то сразу закапали на стол, на календарь со снегирем, который лежал у врачихи под исцарапанным плексигласом. Мелисса смахивала горячие капли ладонью, и ладонь тоже стала мокрой.

Врачиха все смотрела на нее.

– Ну, я поняла, что ты переживаешь, – безжалостно сказала она. – Дальше-то что?..

Не могла же Мелисса прямо тут, в этом кабинете, рассказать незнакомому человеку про Садовникова, про тот аборт, и еще про то, что у нее не может быть детей, про недавний плен, про Ваську, который сказал, что он с ней больше не может, потому что чувствует… зависимость, как наркоман!

– Ничего я не поняла, – нарушила молчание врачиха, – а ты говорить не хочешь!.. Ну! Я тебя слушаю!

– Я не могу быть беременной, – сказала Мелисса мрачно. – Вы просто ошиблись.

– Так, – помолчав, выговорила врачиха. – Я ошиблась. Ну а ты зачем ко мне пришла? На плановый осмотр, или как?

– Я… мне показалось.

– Что тебе показалось?

– Ну… это самое. Вы знаете, что. Я сделала тест и пришла.

– Так. Что показал тест?

Мелисса перестала рыдать и уставилась в окно, закрашенное белой краской. Там была крохотная дырочка, и в эту дырочку видно зеленый лист.

С ней уже давно никто не разговаривал таким тоном. Давно – с тех пор, как она начала писать, а прошло уже лет восемь!

Она начала писать, к ней «пришла слава», как выражались журналисты, и все стали уважительны, вежливы и любезны.

– Ну, так что тест? – поторопила врачиха. – Ты говори, говори, а то муж уже скоро приедет!

Нет, давно, давно с Мелиссой не разговаривали таким тоном! Впрочем, сама виновата, поехала не в модную клинику, где за визит берут триста долларов, а в районную консультацию «по месту жительства», где в коридоре стоят казенные дерматиновые стулья, где на двери висит «График приема беременных», где сердитая уборщица возит по линолеуму коричневой мешковиной, намотанной на швабру, и покрикивает на