Потом Мелисса развивала какую-то свою писательскую теорию о том, что если уж им так повезло, что с первого раза все сложилось, да еще так хорошо сложилось, значит, вмешалась судьба, фата-моргана, и все такое, и «это я его привел на встречу к тебе», как поет Максим Леонидов!..
Артемьев в ее теории не вслушивался, ему просто было с ней хорошо, так хорошо, что он и думать забыл о том, что у него было какое-то «прошлое» и в том прошлом ему казалось, что все уже кончено, и больше ничего хорошего не будет.
– О чем ты думаешь?
– О тебе.
– А что ты обо мне думаешь?
Артемьев заставил себя подняться и сесть, словно оставлял позади ее тепло, ее любовь и все хорошее, что было этим вечером.
– Мы должны найти того, кто тебя похитил, – сказал он совершенно трезвым голосом. – Он сделал это раз, и сделает опять, я тебе точно говорю.
Она беспокойно завозилась – ей не хотелось слушать про похищение. И думать не хотелось.
– Больше того, – продолжал Артемьев, – я совершенно уверен, что это сделал кто-то из своих.
– Как?!
– Так.
– Почему?! И кто из своих мог это сделать?
– Я не знаю. Но та фотография, помнишь, которую ты оттуда прихватила, никогда нигде не публиковалась.
Мелисса тоже села и в тревоге уставилась на него.
– Это наш личный архив, – продолжал Артемьев, – я знаю точно, потому что это
– И… что?
– А то, что я отдаю эти фотографии только в твое издательство, и больше никуда. Следовательно, это кто-то из наших знакомых или кто-то из издательства.
– Этого не может быть.
– Может, – сказал Артемьев.
Константинов знал, что его ждут, но должен был заехать к матери – завезти Фемару для Леночки, да и вообще они сто лет не виделись, а он начинал сильно скучать, когда подолгу не видел родителей.
Сестра давно жила отдельно, у нее была семья – племянница, которую Константинов любил сильно, и зять, которого Константинов сильно не любил. Впрочем, он всегда знал, что Ленкин муж станет для него проблемой. Все ему казались недостойными уродами по сравнению с его красавицей и умницей сестрой, которой требовался особый уход, подход и заход.
Почему так повелось, что лекарство для сестры покупает именно он, теперь уже и не вспомнить, но именно оно словно объединяло брата и сестру, служило связующим звеном.
– Мам, это я, открывай!
Загремели замки, дверь распахнулась, мать, кругленькая и маленькая, смешно потянувшись, обняла его за шею.
Константинов вынул из кармана пакет:
– Мам, это Ленкина Фемара. Ну, как вы тут?..
– Да все нормально, а у тебя-то как? Что-то по телевизору все гововрят про вашу газету и еще про то, что депутата какого-то застрелили.
– Да ну его, депутата, мам! – перебил Константинов. – Ты мне лучше скажи, как Ленка и вы с папой?
– Да что с нами будет, Саша, – и мать улыбнулась доброй улыбкой. – Что-то Милочка давно не звонила. Здорова она?
Милочкой мать называла его мулатку, Тамилу Гудкову.
– Здорова, все нормально, мам.
Он едва удержался, чтобы не начать переминаться с ноги на ногу – он торопился, и мать не должна была это заметить.
– Ты скажи ей, чтобы позвонила, Сашенька. Мы без нее скучаем. Ты бы женился на ней, хорошая девочка, умница. И мне недавно сон приснился, что я коляску катаю, а там ребеночек. И бант красный, значит, девочка у нас. И как будто соседку встречаю, а она мне говорит – что это у вас, внучек, что ли? А я ей отвечаю – внучка у меня, внучка! А она будто бы мне и говорит, и еще таким голосом противным – а что-то мы и не видали невестку вашу и не знали, что она беременная, а я ей…
– Стоп, – вдруг сказал Константинов.
Странная мысль, до того странная, что у него даже дыхание перехватило, вдруг откуда ни возьмись возникла у него в голове. Она оказалась там, огляделась и твердо встала на ноги.
Да, пожалуй. Да, наверное, так и есть.
Соседка говорит противным голосом, что не видела беременную невестку…
