смахнула локтем свою чашку – умышленно. Чашка опрокинулась, – опять грохот и звон, – покатилась, из нее полилось на ковер и брючки Федора Петровича.

– Ах, какая я неловкая! Господи, да что со мной такое!

– Мы с вами удивительно подходим друг другу, – пробормотал Федор Петрович, кажется, едва удерживаясь от того, чтобы не начать промокать стол собственным бордовым галстуком. Глаз он не поднимал. – Не предназначены для этой жизни.

Александра оценивающе посмотрела на него

А что, если… Нет, скорее всего это невозможно.

И все-таки… Если на этот раз пригласить в компаньоны этого самого?! Обвести его вокруг пальца ничего не стоит. Не посвящать ни в какие подробности, просто… все сделать его руками, а собственно, только для этого Александре и нужен был компаньон. И побыстрее, чтобы ни мать, ни Фиона не опередили ее!

Александра оторвала от рулона длинный свиток толстых и мягких салфеток, уронила подставку, которая тут же закатилась под шкаф. Федор Петрович ринулся ползти за подставкой, а Александра оценила вид сзади – мосластая задница, розовая рубаха вылезла из-за пояса брючат, штанины подтянуты, носки, разумеется, бумазейные, зеленые, и между носками и брючатами бледная волосатость.

Фу, гадость какая!.. Интересно, он женат или нет?

Вот так по ночам осязать эту хлипкую волосатость рядом с собой, с ума сойдешь от отвращения и брезгливости!..

Федор Петрович вильнул задом, продвигаясь глубже под шкаф, очевидно, подставка далеко закатилась, прижался щекой к светлой дверце, приналег – и добыл!

– Вот, – и он робко и осторожно вернул подставку на стеклянный стол. Поднялся и конфузливо отряхнул колени. – Извините, что я в такой… непрезентабельной позе…

Александра засмеялась, очень стараясь, чтобы это был добрый и хороший смех веселой девчонки.

– Спасибо вам, Федя. Вы очень ловкий.

– Вы слишком… добры, Александрин.

Да, пожалуй, он подойдет. Пожалуй, именно он.

– Давайте вечером пойдем пить кофе, – выпалила она ему в лицо, сложила руки на коленях и посмотрела очень правдиво.

Лицо Федора Петровича выразило несказанное изумление, и что-то мелькнуло в его глазах, странное, настораживающее.

Скорее всего ей показалось, решила Александра. Что такого настораживающего могло быть в водянистых глазах Федора Петровича Малютина!

– Да, но я… – забормотал Федор Петрович, – я как-то… Я не готов, и потом вы ведь…

– Что?

– Вы ведь… от доброты, а вовсе не потому, что вам хочется выпить со мной кофе…

Александра развеселилась.

Надо же, как странно! Каким бы ничтожным насекомым он ни был, а что-то такое воображает, придумывает, мечтает, чтобы она «его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним»!

– Мне не с кем поговорить, – призналась она печально, и Федор Петрович взглянул на нее диким взором. – Вы мне кажетесь идеальным вместилищем для душевных излияний.

Эти самые «излияния» тоже были не просто так, а из какого-то романа, который она читала когда-то, но теперь позабыла.

– Я совсем одна, – продолжала она, так как Федор Петрович все молчал, очевидно, пораженный в самое сердце, – и все считают меня дурочкой, хотя на самом деле я просто… ну, просто неловкая. Меня и на работе терпят только из милости и потому что мама так давно дружит с Фионой Ксаверьевной!

Ее мама никогда не «дружила» с Фионой Ксаверьевной, но Александра время от времени считала необходимым напоминать прочим сотрудникам, что она здесь не просто так, а в силу особой близости и покровительства хозяйки.

– Вам хорошо, Федор, вы такой специалист! Вы даже диссертацию защитили, а я ведь никто, совсем никто, – и она всхлипнула, с удовольствием чувствуя, что глаза налились слезами. У нее это получалось отлично – она всегда искренне верила в то, что говорит в данную секунду. – Вот я в каталогах совсем запуталась, и тема у меня как раз такая, которая мне не нравится, – авангард. А я ничего не понимаю в этом самом авангарде! И вовсе он меня не интересует!

Федор Петрович, уже вполне готовый заплакать вместе с ней, подал ей рулон с салфетками.

Гадкая подставка – будь она неладна! – выскочила из неловких пальчиков Александры, упала, покатилась и опять оказалась под шкафом. Оба проводили ее глазами.

– Ну вот, – дрожащими губами выговорила Александра. – Видите, что я наделала!

– Это все из-за меня! – окончательно и бесповоротно расстроился Федор Петрович. – Простите, простите! Разумеется, разумеется… Если вы не умрете от скуки в моем обществе и не станете меня потом проклинать, я с удовольствием пойду с вами, куда вы только… Хоть кофе… Хотя вообще-то я кофе не очень, потому что у меня давление… того… Повышенное давление у меня…

Он бормотал. Она внимала.

Он отводил глаза. Она, пригнувшись к коленям, смотрела простодушно.

Он уже был готов практически на все. Она прикидывала, насколько он может быть полезен.