– Да, да, – отозвался он неприязненно, – я думаю. Когда вы улетаете?

– Ночным рейсом. Сегодня. Вернусь через четыре дня. Конечно, если сделать ничего не удастся, я останусь.

Ничего она не останется, Потапов это отлично понимал. Если бы он должен был лететь в Штаты по каким-то карьерным соображениям, он бы полетел, даже если бы в ближайшее время планировался всемирный потоп.

– А мальчика вы куда денете?

– С ним останутся мои родители. Мама. Она его хорошо знает и любит. Я его вечером к ней отвезу.

Черт, черт, черт!

Она приняла решение за него, эта баба. Это редко кому удавалось. Ей удалось, и ему она не оставила никакого пространства для маневра – только согласиться с ее решением.

– Ладно, – покорившись, сказал Потапов и захлопнул лежавшую перед ним на столе раскрытую папку с документами. – Летите в свой Нью-Йорк или куда вы там летите…

– В Нью-Йорк.

– Ну конечно. Я через полчаса приеду в больницу, и мы все решим.

Ему совсем не хотелось привлекать к этому делу охрану, и он был не слишком уверен, что это вообще возможно. Пришлось бы сочинять какие-то сложные объяснения начальникам из ФСБ, в одном из подразделений которой числилась его охрана, а он понятия не имел, какими должны быть эти объяснения.

Нет, охрана не годится.

Кроме того, в то, что ее пытались убить, он почти не поверил, но, когда приехал в институт Склифосовского, врач подтвердил – пытались. Милиция была, и тоже сначала не верила, а потом капитанишка капельницу увидел, вытаращил глаза и побежал к Сурковой подробности выяснять. Так что все всерьез.

Врачу было интересно и лестно, что с ним разговаривает «сам Потапов». Он старался ему угодить, рассказать как можно больше и занимательнее, чтобы министр в нем не разочаровался.

– Как она все это пережила?

– Да как! Плохо. Обезболивающее уколоть не дает. Все время смотрит на дверь. Под вечер совсем неважно стало – нервничает, плачет, а что мы можем? Ничего. Успокаиваем только, говорим, что все обойдется.

– Понятно, – Потапов посмотрел на часы. – Можно мне к ней зайти?

Она действительно смотрела на дверь и, как только он вошел, сразу же сказала:

– Митя.

– Мань, – спросил Потапов, – ты как?

– Хорошо, – ответила она и улыбнулась. – Спасибо, что пришел.

Он уже принял решение, и почему-то после того, как он его принял, ему стало легко. Его не смущал ее вид, он перестал думать о том, как сам выглядит со стороны, и о том, что именно он должен говорить, прежде чем станет прилично убраться восвояси.

– Ты молодец, Маня. Мне уже все рассказали. Я и не знал, что ты такая боевая.

– Я не боевая. Я боюсь. Я боюсь, что меня убьют и Федор останется сиротой.

Врач очень ему мешал. Оказывается, он все-таки думал о том, как выглядит со стороны.

– Вот что, Маня, – сказал Потапов, покосившись на врача, – я забираю тебя домой. Прямо сейчас. Наверное, ты права, и здесь тебе лучше не оставаться.

– Как домой? – спросил врач изумленно.

– Домой? – спросила и Маня и даже приподнялась на острых желтых локтях со сморщенной кожей. Он давно уже рассмотрел, какие страшные у нее локти.

– Домой, – повторил Потапов. Высказанная вслух, эта идея и ему уже казалась безумной, но отступить он не мог, – я отвезу тебя домой. К тебе. С тобой побудет твоя подруга. – Не подруга с ней побудет, а он сам, подруга пока побудет в Нью-Йорке, но это он скажет ей потом. – Завтра придет сестра. Послушайте, у вас тут есть сестра, которая сможет завтра прийти?

– Куда прийти? – не понял врач. Он смотрел на Потапова с сочувствием, как будто неожиданно оказалось, что тот только прикидывался «великим и могучим», а на самом деле он… странный какой-то.

– Куда я скажу, – терпеливо объяснил Потапов, – ну что вы на меня так смотрите? Только что вы мне рассказывали, что она нервничает и не дает уколоть снотворное! Я забираю ее домой. Я совершенно уверен, что дома ей лежать только лучше. Завтра вы приедете, посмотрите ее, назначите что-нибудь, пришлете сестру. Моя мать первоклассный врач, никаких нововведений не признает, за коллег горой стоит, и даже она всегда говорит, что болеть лучше дома.

– Она не болеет! – возразил врач. Просто так возразил, «из интересу». Никакие возражения значения не имели, это было ясно. – А вдруг швы разойдутся?

– Не разойдутся. Почему они разойдутся, если она будет так же лежать, только на своей собственной кровати?

– Митя, – вдруг сказал больная Суркова, – ты что, вправду отвезешь меня домой?

– Да. Сейчас я позвоню вашему главному или кому там нужно звонить? Директору института? Министру здравоохранения?