– Как не видели? – поразился Никоненко. – Ящик для игры в почту стоял на краю сцены. Слева, если стоять к сцене лицом.

– Не видела, – повторила она жалобно. – Когда я сидела, мне сцену было почти не видно. Я только Потапова видела в президиуме. Я еще подумала, что он говорит хорошо, не как все остальные начальники. А когда все кончилось, и мы встали, там не было никакого ящика. Хотя я и не смотрела. Ко мне Димочка подошел.

Здрасте вам! Не было ящика! Где же он был?

Когда капитан прибыл на место происшествия, ящик стоял как раз в левом углу сцены.

– Маша, вы точно помните, что ящика не было?

– Нет. Не точно. Я не смотрела. По-моему, не было.

– А потом вы не видели его?

– Когда потом?

– На банкете?

– Нет. Не видела.

– Вы думаете, что убийца спрятался в ящике для записок? – поддел его врач, до этого благородно помалкивавший. Никоненко махнул на него рукой.

– Маша, вы пришли к началу вечера?

– Я опаздывала. Я бежала, споткнулась на крыльце и схватилась за Вовку Сидорина. Он тоже опаздывал.

– Он спешил, так же, как и вы?

– Наверное. Нет, он не бежал, как я. Он шел медленно. Когда я его схватила, он отдернулся, как будто я ему больно сделала.

– Вы разговаривали с ним?

– Пока входили в школу. Потом он куда-то пропал. Наверное, Дину искал. Он всю жизнь был влюблен в Дину. Она… очень красивая. Как была, так и осталась.

Мария Суркова говорила, как совершенно нормальный человек, – исчезла неестественная громкость и четкость речи и сумасшедший блеск пропал из темных глаз. Оказалось, что она самая обыкновенная женщина – страшненькая от пережитой операции, потери крови и сегодняшнего ночного потрясения.

Кому она нужна так, что убить ее решились прямо в больнице, где всегда есть люди – охрана, дежурные врачи, ночные сестры?! Откуда убийца знал, в каком она состоянии? Почему был уверен, что она не сможет встать? Не поднимет шум?

Он знал, что ей колют снотворное. Он знал, что она очень слаба.

Выходит, он приходил к ней?

Или это – она?

Больше всего на свете он боялся, что это именно она.

– Маш, вы не помните, кто-нибудь из гостей принес с собой в раздевалку сумку с луком?

Она помолчала, как будто не сразу смогла понять, о чем речь.

– Какую сумку?

– Обыкновенную сумку. Серо-коричневую. С перьями лука.

Она еще подумала.

В голове, которая сегодня была почему-то намного меньше, чем вчера, и там даже обнаружилось место для нормальных человеческих мыслей, медленно заклубилось какое-то воспоминание.

Действительно, была сумка с луком. Точно была. Но где? В раздевалке? Или на крыльце? Или в овощном магазине напротив работы, где Маруся покупала огурцы для Федора?

– Я не помню. Была какая-то сумка, только я не помню где. А как вас зовут?

– Меня зовут Игорь. Игорь Владимирович Никоненко.

– Вы думаете, он меня все-таки убьет, Игорь Владимирович?

– Я не знаю, – сказал Никоненко честно, – но я постараюсь сделать все, чтобы вы остались целы.

Ты уже два дня старался.

Будешь дальше так же стараться, ее как пить дать укокошат.

Охрану к ней, конечно, никто и не подумает ставить. Это вам не Потапов Дмитрий Юрьевич. Это дело президент под личный контроль не возьмет. И Генеральному прокурору до потерпевшей Сурковой дела столько же, сколько мне до вождя племени зулусов из Центральной Африки.

– Хватит, – сказал врач решительно, – вы ее уже успокоили.

– Постарайтесь не бояться, – попросил Никоненко. Душевный тон, когда на помощь не приходил Анискин, давался ему плохо. – Сюда он больше точно не придет. А там посмотрим. – Мне нельзя, – сказала она серьезно, – у меня Федор.

– Вы что? – спросил врач грубо, когда они вышли в коридор. – Не могли ей сказать, что это все ерунда?