– Уволить ответственное лицо с 50-тысячным окладом по междугородному телефону из «Нью-Йорк стар»! Переиграть – не то слово.

– Разве такой разговор подслушивают?

– Только на обоих концах провода.

Они дошли до Бродвея, где вихрь пыли заставил их на мгновение зажмуриться.

– Смех да и только, – сказал Палмер.

– Истерика.

– Нет, смешно то, что я, в сущности, не был рассержен, когда услышал насчет поправки. И даже тогда, когда начал говорить с Бернсом.

– Но сейчас ты действительно взбешен? – спросила она.

– Да.

Она прижала к себе его руку.

– Тебе надо выпить.

– В одиннадцать утра?

– Я тоже выпью рюмку.

Палмер огляделся. Обычная для позднего утра толчея Таймс Скуэр.

– Не здесь.

– Дома у Мака.

Он хмуро усмехнулся:

– Пожалуй, я не составлю сейчас хорошей компании.

Она посмотрела на него снизу вверх:

– На что и на кого именно ты злишься, Вудс?

– На самого себя.

– За то, что не выкинул Мака раньше?

Он покачал головой:

– Хуже.

– За что же тогда?

– За то, что держался так, как если бы я был посторонним. За то, что делал вид, будто на мне нет никакой ответственности. За то, что подсознательно надеялся на успех его двойной игры с ЮБТК. – Палмер усмехнулся невесело, одними губами. – За то, что в известном смысле желал его победы. За бoльшую ненависть к тому, что делает Бэркхардт, чем к тому, что делает Мак.

Зажегся зеленый свет. Они стали переходить на широком перекрестке, и, как всегда случается, раньше, чем они дошли до середины улицы, снова зажегся красный. Пришлось бежать.

– Какая муха тебя укусила? – спросила Вирджиния.

– Твой приятель Кесслер, спросивший меня, почему я позволял Бернсу все это делать. И предположивший, что мне было, в сущности, безразлично, как все обернется.

– А тебе безразлично?

– Не в этом дело, а в том, что так думает Кесслер. – Палмер широко шагал по Сорок седьмой улице и почти тащил ее за собой.

– Он считает, что человек в моем положении нечто вроде философствующего евнуха, который попросту не способен тревожиться из-за того, что важно для людей, подобных Кесслеру. А самое важное для них – честность.

Они уже пересекли Шестую авеню и стремительно мчались вперед.

– Вудс, – выдохнула она, – куда мы спешим?

Он замедлил шаг.

– По его мнению, – уже спокойнее сказал он, – я нечто вроде кастрата. Помнишь? «Что за босс у тебя?» Помнишь, как он спросил это?

– Но конечно же, он не имел в виду, что ты…

– Я знаю, что он имел в виду.

– Ты хватил через край, Вудс. Тебе чудится то, чего нет.

– Очень возможно. Это было…– Он замолчал на секунду.

Потом вздохнул.

– Я не жду, чтобы ты чувствовала так же, как я. В отличие от меня ты не была все эти годы под началом у такого отца, как мой, чтобы потом добровольно – по иронии судьбы – угодить к Бэркхардту. Здесь мое больное место. Кесслер нашел его без особенного труда.

– Случайно, – сказала она.