– Ей еще должны сделать несколько пластических операций, но уже сейчас мама выглядит замечательно. Правда?
– Да, замечательно. – Мне было трудно придумать, что сказать, как тогда, когда мы сидели в машине.
Мама повернула инвалидное кресло так, чтобы миссис Лэнгли не могла видеть себя в зеркало, и постаралась сменить тему.
– Как твое бедро, Пилар?
Она ей даже не ответила.
– Финн, милый… – Ее голос звучал так, словно она выкурила перед завтраком миллион сигарет. – Как поживает мой спаситель?
– Чудесно, – ответил вместо меня Брюс. – Разве не заметно? – и обнял меня за плечи.
– Нам так тебя не хватало, Финн. – Миссис Лэнгли выпростала то, что осталось от ее руки, чтобы обнять меня. Мама сразу почувствовала мой испуг от ожидания прикосновения миссис Лэнгли.
– Брюс и Финн собирались пойти покататься на коньках. – Она знала, что мне хотелось побыстрее выбраться из комнаты.
– Ну хоть поцелуй его! Ты ведь должна его поблагодарить! – Брюс тихонько подтолкнул меня к своей матери.
Сбежать было невозможно. Она пахла какими-то притираниями и лавандой. Миссис Лэнгли поцеловала меня прямо в губы, и в этот момент ее красный глаз широко раскрылся.
– Я просила Брюса, чтобы он позаботился о тебе.
– Без него я бы пропал, – промямлил я.
Все мы дружно притворялись, и это еще не было концом представления. Как в театре, в этот момент вошел мистер Лэнгли. Передвигался он теперь без труда, но мысли его витали где-то далеко. У него был счастливый вид – видимо, как раз благодаря тому, что сознание еще не полностью вернулось к нему.
– Мой сын говорил мне, что мы уже встречались ранее, но мне до сих пор очень трудно запоминать имена.
– Меня зовут Финн. Рад вас видеть, мистер Лэнгли. – Он пожал мне руку, оскалив зубы, словно идиот.
– Знаешь, папа. Финн может рассказать нам новости о Майе.
– Ты ее видел? – резко спросила миссис Лэнгли.
Я не ожидал этого вопроса. Ее муж все еще тряс мою руку. Нельзя было допустить, чтобы у Майи были из-за меня неприятности.
– Мы часто пишем друг другу.
– На адрес месье Буре? – Брюс понял, что мне все известно.
– Ну да. – Мне хотелось как можно быстрее сменить тему. – Ну что, поехали кататься, а?
– Да, пора. – Он опять обнял меня.
Когда я повернулся, мама остановила меня.
– А ты не простынешь? Может, тебе лучше взять у Брюса куртку?
Я заявил, что все и так прекрасно. Мне действительно так казалось. Последней ее фразой было:
– Мне было приятно поговорить с тобой, Финн. – Это было не просто приятно, это было прекрасно.
– Ладно, пойдем, – Брюсу это наскучило.
– Сначала мне нужно сходить в ванную.
– В лесу сходишь.
– Мне надо руки помыть.
Он наклонился ко мне поближе и прошептал на ухо:
– Ты сначала трогаешь член, а потом моешь руки, или наоборот?
Я запер дверь ванной и открыл кран. Потом достал свой револьвер с серебряной рукояткой. За этим внимательно наблюдали мистер Осборн и Альберт Швейцер – их фотография, заключенная в рамочку, висела на стене. Потускневшая поверхность пистолета местами заржавела. Наверное, белки решили, что детали из слоновой кости съедобны. Или это были мыши. Я вложил в барабан пули. Помнится, мне не удалось попасть в стеклянную банку с грушей с пяти метров. Но это не имеет никакого значения. Теперь у меня другая цель. Я навел пистолет на свое отражение в зеркале. Выглядело это довольно глупо, но убедительно. Как ни странно, но мне вовсе не было страшно. Дело не в том, что я такой храбрый. Просто мое отчаяние превратилось в холодный фатализм.
Когда я смотрел на пули, лежащие у меня в ладони, то даже не задумывался о том, как они могут изуродовать человеческую плоть. Меня беспокоило только одно: а что, если они не вылетят? Что, если сквозь медную обшивку просочилась вода? Вдруг я нажму на курок, а все останется по-прежнему? Я вытер пули туалетной бумагой, как будто это могло помочь.
– Да что ты там делаешь? – Услышав голос Брюса, я вздрогнул и нечаянно уронил одну пулю. Она покатилась за унитаз. Мне пришлось встать на четвереньки, чтобы достать ее. Руки у меня дрожали. От моего спокойствия не осталось и следа.
– Подожди секунду.
Я спустил воду, чтобы у него не возникло никаких подозрений. В унитазе возникла воронка из воды, и, когда я глядел на нее, меня чуть не стошнило. Но ничего не вышло. Лицо у меня было зеленого цвета, и я весь покрылся холодным потом – в общем, был похож на одну из тех лягушек, которых мы препарировали на уроках биологии. Кровь отхлынула от моего лица. Сердце стучало как сумасшедшее. Я побрызгал в туалете освежителем воздуха. Мне казалось, что от меня несет каким-то смрадом.
Когда я вышел, Брюс внимательно оглядел меня.
– Если сейчас у тебя не то настроение, мы можем пойти завтра. – Он был ужасно вежливым и милым, этот Брюс.
– Да нет, я готов. Всегда готов. – Эту фразу я слышал в одном военном фильме.
– Вот это дело!
На заднем сиденье машины валялись две пары коньков и хоккейные клюшки. Мы медленно тронулись в путь. Снег идти перестал; высоко в небе светила луна. Штат Нью-Джерси был похож на планету, на которой царит вечная мерзлота. Потом мы застряли в сугробе на дороге, которая вела из фермы к озеру. Я вышел, чтобы толкнуть грузовик. Мне пришлось внимательно следить за тем, чтобы Брюс не мог зайти сзади. Разумеется, он замышлял что-то против меня, но было бы слишком нелепо просто ударить его и убежать.
Когда мы повернули в сосновый лес, окружавший озеро, показалось стадо сонных оленей. Деревья росли так густо, что машине было очень трудно протиснуться между ними. Брюс прибавил скорость, и ветки хлопали по дверцам машины, царапая их. Было бессмысленно просить его не ехать так быстро. Потом он направил машину прямо на лед. У меня дыхание перехватило. На мгновение мне показалось, что он собирается утопить нас обоих.
– Да расслабься ты. Тут лед сантиметров тридцать толщиной. – Он выключил мотор. Когда мы наконец затормозили, он добавил: – А вот здесь можно начинать беспокоиться. – Он указал на темную дыру во льду на дальней стороне озера, огражденную козлами для пилки дров.
– Там бьет источник, который питает все озеро. Температура в этом месте никогда не меняется – будь то зима или лето, всегда плюс три градуса. Если упадешь туда, то сразу пойдешь камнем на дно, как «Титаник».
Я вспомнил, как в ту ночь, когда мы уплывали с Майей с острова, на котором нас преследовал чей-то отвратительный смех, я почувствовал в томящей теплоте летнего воздуха это холодное течение.
Это был настоящий хоккейный каток – с воротами и всем остальным. Майя рассказывала мне, что ее брат был единственным человеком за всю историю Гарварда, который стал играть за университетскую команду еще на первом курсе. Старшие члены команды над ним издевались. Мне стало смешно: его сестра говорила, что он решил бросить хоккей, потому что эта игра казалась ему очень жестокой. Лед был покрыт тонким слоем снега. Мы подошли к маленькому трактору со снегоочистителем, который стоял под брезентовым навесом.
– Сначала мне нужно расчистить лед. А потом начнется наш урок.
Сейчас или никогда. Люди удивятся, что он стал расчищать лед, прежде чем застрелиться. Нет, все
