движется какое-то маленькое пятнышко. Когда мы приблизились к нему, то оказалось, что это была лошадь породы бельгийский тяжеловоз. Она шла по направлению к веранде с колоннами, рядом с которой находился замерзший фонтан. Потом я разглядел, что эта лошадь везет санки – в них сидел Осборн. В руках он держал поводья. На нем была надета меховая шуба и красный вязаный колпак с помпоном. Стеганув лошадь, он приветственно помахал нам рукой, одетой в варежку. В общем, вылитый Санта-Клаус.

Брюс предупредил мою маму, что я приезжаю, и ей удалось подбежать к двери быстрее, чем дворецкому.

– Господи, малыш, ты выглядишь таким взрослым!

Не знаю, то ли она хотела меня подбодрить, то ли забыла надеть контактные линзы. Уже три дня я не снимал одежду, которая была на мне сейчас надета.

Мама обняла меня и поцеловала Брюса в щеку. Мне не очень понравилось, что в ответ на это он по- хозяйски обнял ее за плечо и громогласно объявил:

– Да, наш малыш стал мужчиной, Лиз!

– Перестань, Брюс! – Она нервно рассмеялась. Его фамильярность явно не привела ее в восторг. Но его это не остановило.

– Даже не знаю, как сказать тебе об этом, Финн, но я, кажется, по уши влюбился в твою мать. – Наверное, ему хотелось подействовать мне на нервы. А может, он в нее и правда влюбился.

– Брюс, ты готов на все, лишь бы оказаться в центре внимания! – Сейчас мама говорила, как Майя.

В голове у меня все перемешалось. Брюс готовился убить меня. И его невозможно было остановить. Собирался ли он подождать до весны, чтобы потом пригласить мою мать в лесной домик? Или он надеялся заронить в нее искру, утешая на похоронах? Я так увлекся, представляя себе, как он начнет ухаживать за ней после моей смерти, что даже не почувствовал, как Герберт снимает с меня пальто. Представляю, что бы он подумал, если бы обнаружил в кармане пистолет.

– Ну, пойдем же, – мама потянула меня к дивану. – Сядь сюда и расскажи мне, как это было.

– Мы приехали всего на минуту. Брюс хочет научить меня кататься на коньках.

– Нам некуда торопиться. За ночь лед не растает. – Казалось, он играл со мной как кошка с мышкой. – Герберт сварит нам кофе. Мне тоже ужасно хочется узнать, как прошел ужин с семьей Кеннеди.

Мама только этого и ждала.

– Герберт, вас не затруднит сварить нам кофе?

Вообще-то, ему платили за это. После того как мама переночевала в доме Осборна, она уже вела себя так, будто всю жизнь прожила в доме с дворецким. Я знал, скоро это все закончится, но, как ни странно, меня это не сердило.

– Знаешь, Брюс, я хотел бы поговорить с мамой наедине, если не возражаешь.

– Да, пожалуйста. Говорите сколько хотите. Нам спешить некуда.

Мы с мамой проследовали к обитому мраморными панелями фойе, а он добавил: – Понимаю. У матери и сына могут быть свои секреты. Это так трогательно!

Мама прикрыла дверь библиотеки.

– Это было невежливо, Финн. Мы здесь гости.

Мне надоело быть гостем.

– Мне нужно сказать тебе кое-что. И тебе это не понравится, я уверен.

Мама присела на позолоченный стул и внимательно посмотрела на меня.

– Тебя выгнали из школы, да?

– Это не имеет к школе никакого отношения.

Это ее так обрадовало, что она вскочила со стула, чтобы обнять меня.

– Ох, господи, как ты меня напугал! Целую осень все только и говорили о том, как кого-то исключили из школы. Сначала сына Гиги Мейер из школы Дирфилд за то, что он курил марихуану. Потом мальчика Мак- Каллумов вышвырнули из Роллинзской школы. Я столько ужасных историй выслушала в клубе, что готовилась к самому худшему.

Забавно, что «самым худшим» она считала исключение из школы. Правда, у меня было не самое веселое настроение – как-никак, в моем кармане не лежал револьвер.

– Так о чем таком ужасном ты хотел мне рассказать? – Мама посмотрела в зеркало, чтобы удостовериться, что тушь не растеклась, а потом повернулась ко мне, приготовившись выслушать плохие новости. Я столько раз лгал ей и столько раз попадал в неприятности из-за этого, что теперь мне не терпелось узнать, на что это похоже – говорить правду.

– Я тебе соврал, когда сказал, что миссис Марс пригласила меня на праздничный ужин с Кеннеди. Я все выдумал: мы с этой женщиной не знакомы, и ее сын не учится в моей школе.

– Так зачем ты… – Мама покачала головой, не веря своим ушам. Она стала рыться в сумочке в поисках сигареты с таким рвением, будто искала последний грамм кокаина.

– Потому что мне не хотелось ехать домой. Потому что я знал, что если я буду ублажать миллионершу, разбогатевшую на шоколадках, и лизать задницу Джеки Кеннеди, то ты будешь думать, что мне дали Нобелевскую премию, не меньше. Я сказал тебе то, что тебе хотелось услышать. Ты же любишь все это дерьмо. – Я был уверен, что она придет в бешенство.

– Финн, я люблю тебя.

– Пожалуйста, только не надо опять говорить, что ты делаешь все это только для меня.

– Нет. Я делаю это для себя, а не для тебя. Здесь мне легче притворяться.

– Притворяться?

– Да. Что я в безопасности.

– Чего ты боишься?

– Себя. – Она закурила сигарету и отвернулась.

Мне показалось, что она заплакала. Если бы это было так, она бы все испортила. Но она не стыдилась своих слов и не собиралась извиняться за них или жалеть себя.

– Где же ты отмечал День благодарения?

– У Джакомо. Мне позвонила Майя, и мы провели два дня в гостинице.

Я думал, что она засыпет меня вопросами, но вместо этого она просто поцеловала меня в щеку и пошла к двери.

– Тебе не интересно узнать, как это было?

– Это воспоминания принадлежат только тебе и ей, – мама покачала головой.

Нет, не совсем. Рядом с нами всегда находился Брюс. Но я не мог поведать об этом маме, не рассказав и обо всем остальном, в том числе о своем умысле. И даже несмотря на то что я не мог рассказать ей этого, все равно мы с мамой никогда прежде не были так близки. Мне не хотелось расставаться с этим чувством. Я боялся открывать дверь, потому что ненавидел Брюса и его мир и не хотел впускать его сюда. Наверное, это прозвучит слащаво и ненатурально, но в эту минуту мне казалось, что у меня самая лучшая мама на свете. Иногда мне было сложно любить ее, но я знал наверняка: она одна может помочь мне понять, почему я чувствую себя таким опустошенным.

– Было чудесно. Только грустно, – выдавил я из себя. Мне нужно было, чтобы кто-то поддержал меня.

Она положила руки на мои плечи и посмотрела мне в глаза. Это напоминало сцену из фильма. Кажется, мы простояли так довольно долго. Мама почувствовала, что этого мне недостаточно. Она собиралась сказать что-то, как вдруг в дверь постучали. Брюс открыл ее еще до того, как хотя бы один из нас успел сказать «Входите».

– Кое-кто хочет с тобой поговорить, – Он вкатил в комнату кресло, на котором сидела миссис Лэнгли.

Когда она выпрыгнула из окна горящего дома, то поломала почти все кости на правой стороне своего тела. Врачи говорили, что она еще встанет на ноги… когда-нибудь. Я посмотрел на ее лицо и сразу вспомнил, как хрустнули ее кости, после того, как я свалился на нее. Ее бледное, словно тесто, лицо было покрыто красными волдырями ожогов и шрамами. Были заметны границы между обгоревшей и пересаженной кожей. Кончики пальцев на одной руке были ампутированы. А ее глаза налились кровью и горели бешенством – будто огонь, сжигающий ее изнутри, еще не вырвался наружу.

Брюс стал массировать ей плечи.