Брюсу удавалось изображать спокойствие еще лучше:
– Видимо, Пейдж уговорила ее съездить в Нью-Йорк. – Вообще-то у нее отобрали права за вождение в нетрезвом виде. – Я уже позвонил во все бары, где они любят бывать.
Я и понятия не имел, что Пейдж и Майя часто посещали нью-йоркские заведения. Теперь, ко всему прочему, мне придется воображать, как студенты клеят ее, спаивая ее ледяными «Лонг-Айлендами». Ненавижу! Пейдж говорила, что сосед ее брата, которого выперли из Принстона, по Майе с ума сходил. Я ведь переспал с Джилли, чтобы утешиться, – так почему бы и Майе не сделать то же самое?
– Я вернусь к дому и буду ждать ее там, – объявил Брюс. – Она с ума сойдет, когда увидит все это.
Потом я услышал, как мама идет по коридору. Что ж, все только начинается.
28
Когда мы с мамой покидали парковку у больницы, она обратилась ко мне:
– Ты поступил как настоящий мужчина.
– Это они так говорят.
– Эти люди тебя не забудут, – задумчиво вздохнула она. Ты не понимаешь. – Она вела машину как дедушка: не забывая посмотреть по сторонам и внимательно разглядывая местность. – Благодаря такому поступку тебе откроются многие двери. – Мама улыбнулась, глядя на свет фар проезжающих перед нами машин.
– Господи! Ты говоришь так, словно пожар – это шанс сделать карьеру.
– Я этого не говорила, Финн. И мне очень жаль Пилар. Это настоящая трагедия. – Да нет, трагедия заключается в том, что мама называет миссис Лэнгли Пилар. – Но то, что ты сейчас сказал, характеризует тебя с лучшей стороны, ягненок. – Мама отвела взгляд от дороги всего на секунду, чтобы чмокнуть меня. – Наверное, я не очень хорошая мать, но зато у меня прекрасный сын. – Мама так надулась от гордости, что пропустила поворот на Флейвалль. Я же смотрел в темное окно и пытался представить, что еще может произойти в довершение моих несчастий.
Когда мы подъехали к старому железному мосту, по которому можно было подъехать к дому Осборна, нам пришлось вернуться, чтобы дать дорогу пожарным машинам. Мама опустила стекло и помахала им, чтобы они остановились.
– Мама, не надо.
Она не обратила на мои слова ни малейшего внимания.
– Здравствуйте! Меня зовут Элизабет Эрл. Я просто хотела поблагодарить вас за то, что вы так хорошо работали.
Это прозвучало немного высокомерно. Как будто она всю жизнь прожила в Флейвалле.
Когда один из пожарных увидел меня, он сказал:
– Ваш сын – храбрый мальчик.
А другой прокричал:
– Молодец, парень!
Если бы это было правдой, мне было бы легче это выслушивать. Я помахал им забинтованной рукой и улыбнулся, изображая главного героя финальной сцены фильма с хэппи-эндом. Ну если моя мама вела себя фальшиво, то что в таком случае можно сказать обо мне?
Когда мы переехали через мост, мама поинтересовалась:
– Ты, случайно, не знаешь, почему Майя поссорилась из-за тебя со своей матерью? – Даже со мной она говорила, растягивая гласные на великосветский манер!
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Дик сказал мне, что служанка Лэнгли слышала, как они орали друг на друга. А потом Майя сбежала.
Надеюсь, они действительно спорили из-за меня. А что, если они ссорились из-за того, что миссис Лэнгли возражала против того, чтобы Майя неслась в Нью-Йорк и, сгорая от жажды мести, сношалась там с юнцом по прозвищу Хобот? Лучше бы я никогда не слышал или хотя бы забыл прозвище соседа братца Пейдж.
– Может быть, она посоветовала матери обратиться в Общество анонимных алкоголиков? – Мне хотелось, чтобы мама заткнулась.
– А что, у миссис Лэнгли есть проблемы?
– Господи, мам!
На следующее утро я проснулся знаменитым. На первой полосе местной газеты появилось интервью с миссис Лэнгли, в котором она изложила свою версию того, что произошло во время пожара. В «Нью-Йорк пост» также опубликовали статью под заголовком «Подросток спасает из огня наследницу огромного состояния». Мама показала мне эти газеты, когда я ложился спать. Она купила несколько штук, чтобы послать вырезки Нане и дедушке. Наконец-то она получила доказательство того, что ее воспитание принесло свои плоды. А мне хотелось только одного: чтобы эта история быстрее забылась.
Мама стала печь для меня блины. Тут зазвонил телефон. Рука у меня болела, так что мне было сложно держать трубку. Но я был уверен, что звонит Майя. Однако оказалось, что это был журналист, который хотел, чтобы я подтвердил, что информация в его материале соответствует действительности. Еще он хотел меня сфотографировать. Я повесил трубку и сказал маме, что кто-то ошибся номером. Когда через двадцать секунд телефон опять зазвонил, она решила ответить сама. Потом прикрыла трубку рукой и протянула ее мне:
– Это репортер. Смотри, не говори ерунды.
– Я не собираюсь ничего говорить.
– Но ты должен хотя бы что-то сказать.
– Ничего я не должен.
Мама прочистила горло и прижала трубку к уху:
– Мой сын сказал, что каждый на его месте сделал бы то же самое. – Ей всегда удавалось очень точно передать мои мысли.
Когда она закончила разговаривать, я напомнил ей:
– Мне пора пить лекарство.
Мама посмотрела на рецепт, чтобы удостовериться, что я не собираюсь объедаться медицинскими препаратами в неурочное время. В ее глазах я был героем, но это ничего не меняло: кое-какие «проблемы» у меня все-таки были. Я быстро засунул одну таблетку в рот, а остальные четыре штуки зажал в руке, пока она рыскала по ящикам в поисках фотографии, которую можно было бы передать газетчикам.
Я до сих пор не мог понять, зачем миссис Лэнгли сказала Брюсу, что я спас ее, но мне было ясно, что она сделала это не для того, чтобы выгородить меня. Ложь, словно ядовитый гриб, разъедала мою жизнь. Я так увлекся, пытаясь придумать способ выбраться из этого зловонного мирка, в котором ложь была неотличима от правды, что не заметил, как мама стала пересчитывать таблетки, лежащие в баночке, которую я только что ей протянул. Она бы наверняка застукала меня, как вдруг в дверь кухни громко постучали. Это был Брюс. Он был небрит, и взгляд у него был, как у безумца – дикий и невидящий. На нем была та же пропахшая дымом одежда, что и вчера ночью. Он сказал:
– Майя вчера ночью так и не приехала домой.
Когда он сказал это, мама перестала пересчитывать таблетки.
Все ясно. Она занимается любовью с бывшим соседом брата Пейдж. У меня было такое ощущение, что кто-то заехал мне ногой в живот. Я не знал, как выглядит этот ублюдок, но прекрасно понимал, почему его прозвали Хобот. Он свисал у него, словно гигантская личинка Мотра [41] . Представляю, как он проделывает это с ней. Один раз. Потом еще. И еще. Я стал ударять в стену кулаком, но даже боль не остановила порнофильм, который показывали у меня в голове.
– Финн, что ты делаешь?
Я разбил себе костяшки пальцев, так что кровь стала сочиться через бинт.
– Она решила мне отомстить.
Как обычно, мне казалось, что весь мир вертится вокруг меня. Мои слова остановили Брюса, собиравшегося уже уходить. Он медленно повернул голову – это было похоже на то, как вращается видеокамера в продуктовой лавке. Ему хотелось найти кого-то, кого можно было бы обвинить в том, что произошло.
