стал наследником двух миллионов долларов, без малого. Он так бережно обращался с этим богатством, что, согласно номеру журнала «Форбс» за май 1975 года, сумел увеличить его до трех миллиардов долларов. И даже чуть-чуть больше. А ведь это не так просто сделать.

Что касается его бизнеса, то многое мне было непонятно. В общем, во многих статьях о нем говорилось, что Осборн делал инвестиции в такие безумные проекты и что люди, закончившие Гарвард, были уверены, никто не станет вкладывать в них деньги. Ну а мне было ясно, что эти идеи на самом-то деле были очень разумными. Понимаете, нужно быть полным тупицей, чтобы не понять: люди предпочтут покупать дешевые приемники и слушать радио в машине, чем не слушать его вообще. Кроме того, гораздо приятнее сидеть дома и смотреть черно-белый телевизор, чем просто сидеть дома. Лучше летать на самолете, чем вообще никуда не ездить. Казалось, все это было так очевидно! Впрочем, признаю, его последняя идея показалась мне дурацкой. Он собирался производить какие-то «сотовые телефоны». Мне было трудно представить, что люди будут расхаживать по улицам с телефонами размером с чемодан, особенно если минута разговора по такому аппарату будет стоить сто долларов.

Я читал вырезки не очень внимательно, но мне скоро стало понятно, что Осборн интересовался не только своим бизнесом. Он женился на дочери губернатора, и молодожены на полгода уехали в Италию – это был их медовый месяц. Через две недели после возвращения в Америку его жена умерла от гриппа. Затем он встречался с актрисой Мерл Оберон, сыгравшей маму в телешоу «Предоставьте это Виверу», а еще обручился с дочерью какого-то южноамериканского диктатора. Об этом человеке мне раньше слышать не приходилось, но дочь у него была настоящей красоткой. В конце концов Осборн женился на наследнице империи «Стандарт Ойл», которая родила ему дочку. Назвали ее в честь катера Хемингуэя – Пилар.

Здесь было полно фотографий его жены, которая вечно скакала через изгороди. Ее лошадей звали Гроза, Ураган или Торнадо. Всех в этом же духе. Я рассчитывал, что в одной из статей будет написано об их разводе, так как, несмотря на то что Осборн был женат, постоянно писали о том, что он встречается то с одной, то с другой известной актрисой. Фотографии там тоже были. На одной из них была шведская потаскушка с огромными сиськами. Звали ее Анита Экберг. Никогда о такой не слышал. В английском журнале «Татлер» поместили отличную фотографию – она стояла на яхте Осборна, прижимая к груди полотенце. Абсолютно голая. В заметке к фотографии говорилось, что ходят слухи о том, будто на этой яхте Осборн как-то увез в неизвестном направлении саму Грей Келли. Охотно верю.

В 1958 году он собирался стать сенатором (как независимый кандидат). Но его не выбрали. После чего Осборн, как говорили люди, поступил крайне цинично, а именно: стал ссужать деньги кандидатам от обеих партий, так что он выиграл бы в любом случае, кто бы ни победил на выборах. Ни в одной статье не говорилось, что Осборн отошел от дел, но мне все же показалось, что последние десять лет он развлекал себя главным образом спасением исчезающих видов животных, скупкой картин по бешеным ценам (позже неизменно оказывалось, что он очень выгодно вложил деньги) и спонсированием безумных проектов, чем чрезвычайно раздражал своих богатых друзей.

Когда я закончил просматривать вырезки, мне стало и легче, и сложнее вообразить, как моя мама занимается сексом с семидесятитрехлетним Огденом К. Осборном (если бы ему было пятьдесят, у меня бы на этот счет не было никаких сомнений). Я ревновал. И завидовал его богатству. Но больше всего меня беспокоило другое. В голове у меня, словно отвратительная холодная рептилия, извивалась мысль: даже если мама действительно ублажает сее ископаемое с его миллиардами, то это не самое ужасное, что могло со мной приключиться.

Я засунул вырезки обратно в чемодан. Мне было так плохо, что хотелось схватиться за стул – нужно было на что-то опереться. Осматривая комнату и проверяя, все ли на месте, я нашел вырезку, упавшую за изголовье кровати. Это был выцветший листок бумаги со статьей на экономическую тему, давным-давно потерявшую актуальность. Я бы в жизни не стал утруждать себя чтением этой газеты, но Осборн дал в ней отличный совет, которым я так и не сумел воспользоваться. Но помню его слова дословно. Вот что было напечатано на четырнадцатой странице газеты «Геральд трибьюн» от 5 ноября 1961 года:

Каждый день в девять утра мама уезжала из дома и раньше шести не возвращалась. Она жила непонятной для меня жизнью. Нет, она от меня ничего не скрывала; но мне было трудно представить, что она действительно всем этим занималась. Вечером, перед сном, она составляла список дел на завтра. С полдесятого до половины двенадцатого – сеанс массажа у Осборна. В полдень они вместе обедали. По понедельникам, средам и пятницам мама отправлялась в Саммервилль, где занималась аэробикой, а в остальные дни (кроме воскресенья) ездила в Бернадсвилль к одной женщине, у которой было тринадцать кошек. Та преподавала йогу прямо в гостиной своего дома. И семь дней в неделю, будь то дождь или солнце, ровно в пять часов дня мама принимала участие в собрании Общества анонимных алкоголиков, сидя в первом ряду. Они проводились в цокольном этаже пресвитерианской церкви в Морристауне. В воскресенье мы ссорились из-за того, что я не желал бегать с ней по утрам. Днем она читала книжки из серии «Помоги себе сам». У меня было такое чувство, будто я живу с боксером Рокки. Она целыми днями тренировалась, чтобы повзрослеть. Иногда, чтобы подразнить ее, когда она составляла вечером свой список, или собиралась на пробежку, или вызывала у меня отвращение тем, что поливала хлопья в своей тарелке не молоком, а апельсиновым соком (приговаривая, что он полезнее), я напевал песню из фильма «Рокки»: «Ты становишься сильнее…»

Бернадсвилль, Морристаун и Саммервилль – Бермудский треугольник, олицетворяющий здоровье, счастье и богатство. Что ж, замечательно. Меня волновало другое: чем они с Осборном на самом Деле занимаются во время двухчасового сеанса массажа?

На следующий день я вскочил с кровати за полчаса до того, как мама должна была выходить из дома.

Она говорила, что когда погода была хорошая, они «занимались» (ее слова) на террасе его застекленной веранды. Небо было ярко-голубым и пронзительно чистым – ни единого облачка. Мне надо быть там еще до того, как она приедет. Хочу видеть все, в том числе и то, как она своими «золотыми руками» будет размазывать массажное масло по его дряблой плоти. Я даже бинокль с собой взял.

Интересно, как она будет разогревать руки, прежде чем коснуться его? Потрет их друг о друга? Согреет своим дыханием? А может, они уже не утруждают себя притворством? Если они будут на веранде, я тоже буду там. Мама говорила, что перед ее приходом овчарок привязывают. Она боялась больших собак. Мистер Осборн проявил понимание, конечно. Я, разумеется, не собирался устраивать сцену или рыдать в их присутствии. Мне казалось, что если увижу все своими глазами, то не буду уже тайно желать, чтобы это все-таки случилось.

Трудность заключалась в том, что я понятия не имел, где находится его дом, а когда спросил ее об этом, она только неопределенно махнула рукой, указывая то ли на юг, то ли на юго-восток. Впрочем, из газет мне было известно, как выглядит его особняк. Он был построен из известняка, который доставлялся из Нью- Гемпшира, и мрамора (а его тащили аж из Италии). Дом был четырехэтажный с пятьюдесятью девятью комнатами. Наверное, можно просто идти вперед. Тяжело будет эту махину не заметить.

На улице было жарко. Я сошел с дороги, чтобы идти по лесу. Там было прохладнее. Каждое утро моя мама проезжала по проселочной дороге. С одной ее стороны росли деревья. Мне не хотелось, чтобы она или кто-нибудь другой меня увидел, поэтому каждую минуту нервно оборачивался, боясь увидеть автомобиль, в конце концов споткнулся о какой-то пень и, открыв рот, приземлился прямо носом в землю на какие-то поганки. Выплевывая изо рта эту гадость и вытирая язык о рубашку, я уже ожидал появления первых признаков отравления, но тут на дороге появилась моя мама. Окна в машине были открыты, и было слышно, как она весело подпевает «Слай энд фэмили Стоун»: «Это семейное дело…» В этой группе было восемь участников. Их голоса прекрасно звучали в унисон.

Потом мама повернула направо и исчезла из виду. Я, продираясь по лесу и ругая себя на чем свет стоит за то, что не вышел из дома раньше, побежал за машиной. Бинокль больно ударял меня по подбородку и по груди, я натыкался на деревья, ветки хлестали меня по лицу… Наконец мне удалось нагнать ее, но в эту минуту мама опять исчезла за поворотом.

Теперь мне пришлось гнаться за облаком пыли. С носа у меня капал пот, на ногах вздулись волдыри. Надо было носки надеть. Я тяжело дышал, легкие, казалось, горели. Мне было очень трудно поспевать за