— Болтают! — передразнил он. — Неужели вы думаете, что мне не сообщили о вашем обеде вчера вечером? Не говоря уж о вашем танце в холле и о том, как Гарт получила отставку. Я далеко не глуп, милая девушка, но я подозреваю, что вы своими руками делаете из себя посмешище.

Теперь мной руководило только чувство гнева:

— Все это вас не касается! Глупы вы или умны — ваше собственное дело, и меня это не интересует ни в коей мере. Я не просила вас высказывать свое мнение относительно моих действий — действий, о которых вы знаете только по слухам.

Эндрю успокоился так же быстро, как до того взорвался. Когда он заговорил, в его глазах была явная жалость, а это было еще тяжелее воспринимать, чем его неоправданный гнев.

— Бедняжка Меган, — произнес он, — откуда же вам было знать о таком человеке? Глупышка — вот вы кто, моя дорогая. Возможно, не глупая, но глупышка. И что другое можно подумать о швее, которая влюбляется в гранд-сеньора? Во всем надо винить его. И, тем не менее, пострадаете от этого только вы.

— С вашего разрешения, — сказала я с холодным высокомерием, — я сама могу разобраться в собственных делах.

— Конечно, — ответил он, — и у вас есть полное право на это. Приношу свои извинения. У меня такой характер: я вспыхиваю, если теряю контроль над собой. Но я рассердился не на вас, Меган, а на Рейда, который слишком хорошо знает, что он делает, и совсем не думает о последствиях.

Он снова поднял рисунок, как будто для того, чтобы лучше его рассмотреть. Затем он разорвал его как раз посредине и безжалостно порвал на мелкие кусочки у меня на глазах. И пока я смотрела на все это, он подул на кусочки, лежавшие у него на ладони, и они разлетелись через стол по полу.

— Я встряхнул вас, и это хорошо. Возможно, если вы получите хорошую встряску, она поможет вам избавиться от этой нежности. Постарайтесь задавить ее, как бы вам ни было больно. Тогда впоследствии вы не будете слишком несчастной.

Невыносимо было слушать его нравоучения. Он наблюдал за мной все это время более пристально, чем я думала, он так мало уважал меня и даже выразил свое презрение. Все это расстроило меня больше, чем я ожидала.

— С вашего позволения, — пробормотала я все так же высокомерно и пошла к двери, как раз в тот момент, когда Джереми возвратился с книжкой в руке. Но я не могла больше оставаться здесь ни секунды, даже ради Джереми, и я пробежала в холл мимо него. Я сделала это как раз вовремя, чтобы увидеть, как мисс Гарт выходит из своей комнаты в плаще и шляпке, с дорожной сумкой в руке.

Она преградила мне путь, и мгновение мы стояли лицом к лицу, не уступая дорогу друг другу. Мое сердце забилось сильнее, встретив ее темный, напряженный взгляд. Она не отошла в сторону и не произнесла ни слова. Просто стояла и пристально смотрела на меня с такой ненавистью, что я снова была потрясена и в немалой степени напугана. Эта женщина временами выглядела почти безумной, и ее ненависть ко мне грозила не чем иным, как огромным несчастьем этому дому в будущем.

— Вы …уезжаете? — выдавила я из себя. Она запахнула свой плащ поплотнее и повернулась к лестнице.

— Я уезжаю вверх по реке, чтобы привезти мисс Лесли домой, — ответила она и, проплыв мимо меня, спустилась по лестнице.

Я вошла к себе в комнату и села там, в своем спокойном приюте. В камине еще оставалось что-то от утреннего огня, но у меня не было сил заставить себя встать и подложить еще угля. Мне казалось, что я потеряла всякую способность двигаться или действовать. Встреча с Гарт совсем лишила меня сил. Теперь я знала, что ждало меня впереди. Она не может причинить мне вред злобным взглядом, но постарается нанести глубокие раны словами. Я была уверена, что такого рода слова будут литься неудержимым обвиняющим потоком, как только она предстанет перед Лесли Рейд. И я, конечно, знала, кому из нас двоих поверит миссис Рейд.

И все же, хотя я была обессилена и растеряна, мне придется начинать с самого начала, чтобы вернуть себе цель и волю. Я должна возродиться не в виде трепещущей от любви девушки и не в виде чудовищного создания, которым представит меня мисс Гарт. Я должна начать с правды.

А какова же была правда?

Правдой было, что Брэндан прошлым вечером присоединился к Джереми и ко мне за столом. Но в этом не было ничего плохого, как на самом деле и в веселом танце в холле. Был только один момент, когда он прижал меня к себе, и я почувствовала его неистовую радость и ощутила ответное движение в себе. Но, может быть, достаточно и этого, чтобы разрушить всю пользу для Джереми от моего присутствия в доме? Не будет ли лучше для всех, если я признаю, что моя работа с Джереми подошла к концу, что я не смогу больше оставаться в доме и помогать ему, ибо мое собственное сердце предало меня и завлекло в такую бессмысленную любовь к его дяде?

И все же — если это и была главная правда — я не могла принять ее безоговорочно. По-настоящему для меня имел значение только Джереми, и я могла сделать для него еще очень много. Ради него, а не ради моей пагубной, глупой любви мне надо бороться за то, чтобы остаться в этом доме. В мыслях и действиях я должна оставаться невиновной, если хочу смотреть в глаза матери мальчика с чистой совестью. И только чистую совесть могу считать своим единственным оружием.

В немногие спокойные дни, которые еще оставались до приезда Лесли, я сама, наедине, боролась со своими проблемами и, думаю, начала побеждать. Я признавала, что люблю Брэндана. Возможно, я всегда буду любить его. Но если мне предстоит остаться здесь и помочь Джереми, ни Брэндан, ни кто-либо другой не должен догадываться о моих истинных чувствах. Когда приедет мать Джереми, она должна найти во мне только воспитательницу и любящего друга ее сына. Больше ни в какой роли я выступать в этом доме не могу.

Так я предупреждала себя, советовала себе, как поступить, и укрепляла свой дух. Когда через день или два вернулся Брэндан, я сначала боялась, не окажется ли его присутствие слишком большим испытанием для меня. Но этого не произошло, и я до некоторой степени ослабила свою бдительность. Возможно, он тоже обдумал то положение, в котором мы оказались, слишком приблизившись к опасной черте, которую ни в коем случае нельзя было переступить. Я отступила вовремя. И я так и буду продолжать. По крайней мере, таково было мое желание.

К концу недели, когда с верховьев реки вернулись миссис Рейд и Тора Гарт, я достигла состояния, граничившего с невозмутимостью. Если в тот вечер нашего обеда мои действия не были может быть, полностью невинны, то теперь моя совесть во многом была чиста. Имеет значение только то, что будет происходить начиная с настоящего момента, и я смогу выслушать все, что скажет мне миссис Рейд, не чувствуя вины.

В день приезда в доме стояла суматоха, а Селина порхала вверх и вниз по лестнице, счастливая от того, что она дома, полная впечатлений от визита к бабушке, горя желанием поделиться ими с братом. Джереми был рад видеть ее и совсем не выказывал ревности, которую сначала чувствовал к ней из-за поездки.

Мисс Гарт ходила с торжествующим видом. Это я чувствовала безошибочно и была уверена, что меня не ждет ничего хорошего. Но все же меня не сразу позвали к миссис Рейд. Ничего не случилось до следующего дня. Когда Селина вошла и сообщила мне, что ее мать желает видеть меня, я поняла, что момент настал.

Я нашла миссис Рейд в ее будуаре, конечно, не одну. Мисс Гарт тоже присутствовала и бдительно стояла на страже за стулом своей хозяйки. Эндрю Бич тоже был там, убирая свои кисти и краски. Я увидела, что портрет на мольберте продвинулся к завершению с тех пор, как он показывал его мне в последний раз. Голова Лесли уже стала более реальной и определенной, и я задержалась на мгновение, чтобы посмотреть на нее, бессознательно цепляясь за любую отсрочку, которая помогла бы мне собраться с мыслями перед предстоящим тяжелым разговором.

Образ, выбранный и созданный Эндрю, удивил меня, ибо он решил изобразить женщину не только удивительно красивую, но и полную внутреннего благородства. Глаза с портрета смотрели на меня с теплым пониманием того, что лежало у меня на сердце, и в то же время с прощением. Я с трудом удержалась от желания повернуться к реальной Лесли, чтобы сравнить ее достоинства с теми, которые выражал ее портрет. Вместо этого я бросила взгляд на Эндрю. Когда он снимал портрет с мольберта, наши глаза