сдерживающие факторы перестали действовать и на жертв, так что не одну мошонку сокрушили колени и когти внезапно обретших силу и решимость представительниц «слабого пола». Старые счёты сводились при помощи пистолетов, выстрелы трещали по малейшему поводу и без повода. Самоубийствам потеряли счёт. Я подумал, что Молли, если она не покончила с собой при первом же проявлении мерцания, теперь почти наверняка поставила точку, где-то в глубине души довольная тем, что её мудрый план осуществился по-задуманному. По этой причине я даже пожалел её — в первый и единственный раз в жизни.

Но не обошлось в этом море беззакония и без островков здравого смысла, вежливости и героической доброты. Один их таких островков я обнаружил на шоссе «Интерстейт-10» на границе Аризоны.

На время мерцания к мосту через реку Колорадо выслали подразделение национальной гвардии. Гвардейцы исчезли вместе с мерцанием, не то согласно распоряжению сверху, не то и без такового, просто разбежавшись по домам. Мост в их отсутствие мог бы превратиться в затычку на шоссе, в место кровопролития.

Но не превратился. Движение гладко и спокойно протекало в обоих направлениях, управляемое дюжиной добровольцев с мощными аварийными фонарями, в штанах и куртках со светоотражением, извлечённых из багажников. И даже самые нетерпеливые, стремящиеся докатить до рассвета до Нью-Мексико, Техаса, а то и до Луизианы, если не расплавятся их моторы, даже они, казалось, понимали, что необходимо терпеть, что попытка прорваться вне очереди никчёмна. Не знаю, долго ли продлилось это состояние и какое стечение доброй воли и внешних обстоятельств его создало. Может быть, человеческий фактор поддержала благоприятная погода. Невзирая на катящуюся на нас с востока катастрофу, ночь выдалась извращённо прелестной. Россыпь звёзд в прохладном ясном небе, порывистый ветерок, уносивший вонь выхлопа и ласкавший физиономии с материнской нежностью…

Я подумал, не остаться ли добровольцем в какой-либо из местных больниц. В Пало-Верде и Блайзе я наезжал для консультаций. Или в окружном госпитале Ла-Пас в Паркере. Но для чего? То, что надвигалось, ничем не излечишь. Морфин, героин — вот и все доступные полумеры, возможные, если больничные аптеки ещё не разграблены. Кроме того, Фултон не наврал Джоди. Меня действительно ждал пациент.

Меня гнало чувство долга. Донкихотство, конечно. Что бы там с Дианой ни приключилось, этому не поможешь. Тогда к чему этот дальний путь? Просто чтобы себя занять перед концом света. Чтобы руки не дрожали, нужно их чем-то занять. То же самое и для мозга, чтобы не впадал в панику. Однако чувство долга не объясняло ощущения срочности, желания увидеть Диану, толкнувшего меня в машину и погнавшего в дорогу, ещё когда не исчезло мерцание, и теперь, по всей видимости, лишь усилившегося.

Я миновал Блайз, пронёсся мимо спящих торговых точек и бодрствующих заправочных станций, вокруг которых кое-где кипели страсти. Здесь небо казалось темнее, звёзды ярче. Мои раздумья прервал телефон.

Шаря в кармане, я чуть не съехал с дороги, притормозил. Мимо с воем пронёсся внедорожник.

— Тайлер, — простонал Саймон.

Прежде чем о смог продолжить, я торопливо выпалил:

— Дай мне свой номер, пока связь не прервалась.

— Нельзя. Я…

— С домашнего или с карманного звонишь?

— С карманного, но иногда его носит с собой Аарон.

— Я без крайней надобности не позвоню.

— Да ладно, теперь это не имеет значения. — Он продиктовал мне номер. — Но небо-то ты видел, Тайлер? Наверное, видел, раз не спишь. Это ведь последняя ночь мира, так?

Какого чёрта он спрашивает об этом меня! У него этих последних ночей уже три десятка лет набралось. Он большой спец в последних днях, ночах, минутах…

— Что с Дианой?

— Я хотел извиниться за последний звонок. Потому что…

— Как она?

— Я как раз об этом. Какая теперь разница…

— Она умерла?

Пауза. Долгая. Затем, обиженным голосом:

— Нет. Нет, не умерла. Но не в этом дело.

— Воспаряет выше крыши, дожидаясь Пришествия?

— Не надо оскорблять мою веру, — ещё больше обиделся Саймон, а я с невольным злорадством зарегистрировал: мою веру, сказал он, не нашу.

— Потому что, если нет, то ей всё ещё нужна медицинская помощь. Она всё ещё больна, так, Саймон?

— Да. Но…

— Ты можешь, наконец, сказать, что с ней случилось?

— Тайлер, через час взойдёт солнце. Ты, конечно, понимаешь, что это означает.

— Пока я ни хрена не понимаю и не собираюсь ни о чём гадать. Я на шоссе. И прибуду на ваше ранчо ещё до рассвета.

— О нет, нет, только не это… Нет, нельзя… Я…

— Почему? Какая разница, если всё равно конец света?

— Ты не понимаешь. Происходящее не есть просто конец мира. Это рождение мира нового…

Похоже, он настроился меня просвещать.

— Саймон, не отвлекайся от темы. Она говорить в состоянии?

Голос его дрожал. Он на грани срыва. А кто сейчас не на грани?

— Еле шепчет. Еле дышит. Страшно похудела.

— Давно? Резко?

— Не знаю… Давно началось, постепенно.

— Когда выяснилось, что она заболела?

— Да уж не одна неделя… Да нет, какая неделя… Месяц… а то и два.

— Её лечили? — Молчание. — Саймон!

— Нет.

— Почему?

— Это не казалось необходимым.

— Кому?

— Пастору Дэну.

И ты не послал его в… — подумал я.

— Надеюсь, ваш пастор Дэн изменил своё мнение.

— Нет.

— Если нет, ты должен мне помочь до неё добраться.

— Не надо, Тайлер. Это не принесёт добра.

Я уже всматривался в окрестности, искал поворот. Воспоминание смутное, но на карте я в прошлый раз сделал отметку. Безымянная дорога через какую-то высохшую трясину.

— Она обо мне спрашивала?

Молчание.

— Саймон, Диана спрашивала обо мне?

— Да.

— Скажи ей, что я еду и скоро буду.

— Тайлер, не надо. На ранчо чёрт знает что творится. Ты не сможешь просто так, запросто заявиться.

— Чёрт знает? А я думал, у вас там только божественное. Новый мир рождается…

— Рождается в муках.

Я вкатил на холм и остановил машину вне видимости из дома Кондона. Выключив фары, сразу заметил лёгкое свечение вдоль восточного горизонта, уже затемняющее звёзды, до которых могло дотянуться.

Тут-то меня и затрясло.

Даже не пытаясь справиться с дрожью, я открыл дверцу, вывалился из автомобиля. Усилием воли собрался. Земля во тьме казалась заброшенной, утраченной. Серые холмы, превратившиеся в пустыню пастбища, длинный пологий склон к отдалённому фермерскому дому. Мескиты и окотильо дрожали на ветру, как будто меня передразнивали. Охвативший меня страх отличался от страха привычного, с которым мы все жили с воцарения «Спина», от дремавшего беспокойства разума; этот животный страх хватал за горло, сковывал мышцы и кишки. Окончательный расчёт. Выпускной праздник. Обжалованию не подлежит. Телега подана, добро пожаловать на виселицу.

Я подумал о Диане. И она так же боится, или ей для страха не хватает сил? Смогу ли я ей помочь? Способен ли в таком состоянии?

Ветер усилился, порывисто швырялся песком в воздух. Может быть, этот ветер — первый вестник раздувшегося солнца, ветер с уже поджаренного бока планеты.

Присев на корточки, чтобы меня не смогли заметить из дома, я умудрился набрать номер, продиктованный Саймоном.

После нескольких гудков он ответил. Я плотнее прижал трубку к щеке, чтобы ветер не мешал разговору.

— Ох, не надо бы… — с ходу принялся причитать он.

— Что, задерживаю конец света?

— Я не могу говорить.

— Где она, Саймон? В какой части дома?

— А ты где?

— На холме, у дороги.