Небо светлело, западный горизонт окрасился на манер злого синяка под глазом. Главный дом уже ясно виден. За эти годы он не изменился. Зато амбар посвежел; очевидно, его подремонтировали и побелили.

Гораздо больше меня обеспокоили свежие следы земляных работ возле амбара. Засыпанная траншея. Возможно, канализационный сток. Аппетитная тема тогдашней застольной беседы — сточная цистерна. Но не исключено, что братская могила.

— Я иду к дому.

— Нет, нет, это невозможно.

— Полагаю, что она в доме, в одной из верхних спален. Так?

— Даже если ты её найдёшь…

— Скажи ей, что я уже здесь, Саймон.

Внизу, на территории фермы, от дома к амбару двигалась человеческая фигура. Не Саймон. Не брат Аарон — разве что он потерял сотню фунтов веса.

Скорее всего, пастор Дэн Кондон. В обеих руках по полному ведру с водой. Походка спешная, торопится святой отец. Что-то в амбаре не заладилось.

— Ты рискуешь жизнью, — прошептал Саймон.

Тут я не выдержал, расхохотался. Не смог сдержаться:

— Ты в амбаре или в доме? Кондон в амбаре, так? Где Сорли и МакАйзек? Как мне на них не нарваться?

Я почувствовал, что кто-то коснулся моего затылка, как будто тёплой рукой. Обернулся…

Меня коснулась рука солнца. Край его всплыл над горизонтом. Мой автомобиль, валуны, щетина окотильо — всё, торчавшее над поверхностью, обзавелось длинными фиолетовыми тенями.

— Тайлер, Тайлер, тебе не пройти. Тебе надо…

Голос Саймона исчез в треске помех. Солнце, должно быть, уже расправилось с аэростатом-ретранслятором. Я автоматически ткнул пальцем в кнопку повтора, но тщетно… Телефон умер.

Скрючившись на холме, я наблюдал за солнцем, пока оно не выползло из-за горизонта на три четверти. Ржаво-оранжевый диск казался непропорционально громадным, поверхность его испещряли фурункулы тёмных солнечных пятен. Время от времени песчаные джинны пустыни затемняли светило.

Я встал. Живой или уже зажаренный? Не знаю. Может, получивший смертельную дозу радиации, даже этого не заметив. Жара вполне выносимая, пока что, по крайней мере, но что происходит во мне на клеточном уровне, в моём пронизываемом смертоносными излучениями организме? Безоружный и пока что неповреждённый, я выпрямился во весь рост и направился к дому по плотно укатанной дороге, не скрывая своего присутствия. Дошёл я почти до крыльца, с которого навстречу мне с поразительной для его сложения прытью соскочил братец Сорли и приложился к моему виску прикладом охотничьей двустволки.

Не убил меня брат Сорли, возможно, потому, что не хотел брать греха на душу в канун Второго Пришествия. Вместо этого он заволок моё обмякшее тело наверх и запер в одной из спаленок.

Часа через два я уже смог усесться, не опасаясь, что меня стошнит.

Когда головокружение, наконец, позволило мне встать, я подковылял к окну, отодвинул жёлтую штору. Солнца не увидел, оно висело за домом, землю и амбар заливал хищный оранжевый свет. Воздух жестоко горячий, но возгораний я нигде не заметил. Кот, местный обитатель, не обращая внимания на небесные явления, лениво лакал стоялую воду из канавы в тени. По его поведению можно было понять, что он полон решимости встретить вечер этого дня в добром здравии. Отсюда я сделал вывод, что у меня тоже есть шанс дожить до заката.

Я обследовал рамы древнего подъёмного окна. Мало того что оно заперто — ручки или петли отсутствовали, противовесы заклинены, рама за многие десятилетия закрашена многими слоями краски. Впрочем, спрыгнуть с такой высоты всё равно слишком рискованно.

Мебели в комнате, если не считать кровати, никакой; ничего, что можно было бы использовать в качестве инструмента. Лишь в кармане бесполезный телефон.

Единственная дверь кажется монолитом толстого дерева, взломать её нечего и думать. Диана может быть в паре ярдов, даже за стенкой, а что проку? Положение совершенно безнадёжное.

Но даже мысленное усилие вызвало у меня головокружение и тошноту, боль в виске, к которому приложился прикладом братец Сорли. Пришлось снова лечь.

После полудня ветер стих. Я снова поковылял к окну и увидел высунувшийся из-за дома и ангара край солнечного диска, настолько здоровенного, что странным казалось, как он держится в небе. Подпрыгни — и достанешь.

Воздух в комнате постоянно нагревался, измерить его температуру я не мог, но за сотню по Фаренгейту она перевалила с гарантией. Конечно, чересчур для нормальной жизни, однако не смертельно. Мгновенная смерть, во всяком случае, не грозит. Хотелось поговорить с Джейсоном насчёт термодинамики выпаривания человечества. Он бы изобразил процесс графически, нарисовал бы диаграмму вымирания.

Раскалённая земля дышала жаром.

Дэн Кондон несколько раз пересёк двор. Его легко можно было распознать в резком солнечном свете, человека из века девятнадцатого, с подстриженной чёрной бородой, безобразным изрытым оспинами лицом. Линкольн в синих джинсах, длинноногий, целеустремлённый. Он не поднял головы, даже когда я заколотил по стеклу.

Стучал я и по стенкам, надеясь на ответ Дианы. Но ответа не дождался.

Снова приступ головокружения, снова на кровать, в раскалённом воздухе непроветриваемой комнаты, обливаясь потом.

Заснул… или потерял сознание.

Очнувшись, подумал, что комната вспыхнула, но впечатление пожара возникло не от огня, а от страшной жары и невероятно яркого заката.

Снова к окну.

Солнце уже коснулось восточного горизонта и быстро опускалось. В темнеющем небе клубились тёмные облака. Скудная влага, взмывшая в небо от иссушённой земли. Автомобиль мой кто-то доставил с холма и припарковал слева от амбара. Ключи, без сомнения, забрал. Бензина в баке всё равно воробью по колено.

Но день-то я прожил. Мы прожили день. Я и Диана. И, без сомнения, миллионы кроме нас. Значит, апокалипсис предстоит медленный. Мы изжаримся постепенно. Или из-за разрушения земной экосистемы.

Распухшее светило, наконец, исчезло. Температура, казалось, мгновенно упала на десяток градусов.

В небе показались первые звёзды.

Кормить меня никто не собирался, страшно мучила жажда. Может быть, Кондон намеревался держать меня взаперти, пока я не умру от обезвоживания организма. Или же просто забыл обо мне. Что может происходить в мозгу у такого, как пастор Дэн, для меня оставалось тайной; его мании и фобии явно относились к области психиатрии, его бы с этими глубинными тайнами к Малмстейну на обследование…

В комнате стемнело. Ничего электрического в ней, кроме телефона в моём кармане, не содержалось. Где-то снаружи, однако, застрекотал мотор генератора, из окон первого этажа на землю упали прямоугольники света, свет проникал и из ворот амбара.

Утомлённый тьмой, я вынул из кармана телефон и вяло нажал на выключатель, просто чтобы полюбоваться свечением экрана.

Однако первое движение подсказало последующие.

— Саймон? — Молчание. — Саймон, слышишь меня?

Молчание. Затем какой-то жестяной, как будто машинный голос:

— Ты меня до полусмерти перепугал. Я думал, телефон сломался.

— Ночью, видишь, работает.

Солнце забило своими помехами наш предыдущий разговор, но, выходит, не окончательно вывело из строя аппаратуру аэростатов, хотя полоса пропускания явно сузилась, голос Саймона сильно искажался. Но главное — связь, хоть какая-то связь с миром.

— Я сожалею о том, что произошло, но я ведь предупреждал. Мне не до объяснений.

— Ты где? В амбаре или в доме?

Пауза.

— В доме.

— Я торчу у окна весь день, но ни жён, ни детей не видел. И Тедди МакАйзека тоже не видел. Что с ними?

— Они уехали.

— Ты уверен?

— Что за вопрос! Конечно, уверен. Диана не единственная, кто заболел. Но она слегла последней. Первой свалилась младшая дочка Тедди МакАйзека. Потом его сын. Потом сам Тедди. Когда выяснилось, что все они, и особенно его дети, болеют очень серьёзно и не поправляются, мы погрузили их всех в пикап и отправили с женой пастора Дэна.

— Когда?

— Да уж не один месяц… Жена Аарона с детьми тоже не долго после этого продержалась. Вера в них ослабела. Ну и боялись они что-нибудь подцепить, заразиться.

— Ты видел, как они уезжали? Ты уверен, что они уехали?

— Конечно, уверен.

— Траншея возле амбара здорово смахивает на могилу.

— А, это… Да она и есть могила. Там скотина зарыта.

— Какая скотина?

— Длинная история. Есть в Сьерра-Бонита такой богатый парень, Босуэлл Геллер, друг нашего «Иорданского табернакла» с давних времён. Личный друг пастора Дэна. Он выводил красных тёлок, но департамент сельского хозяйства начал в прошлом году расследование, нагнали к нему агентов… И как раз когда он добился таких успехов! Босуэлл и пастор Дэн хотели создать красных телиц из пород разных стран, разных континентов, потому что это символизировало бы обращение язычников. Пастор Дэн цитирует книгу Чисел, девятнадцатую главу, там об этом, о чистой рыжей телице, рождённой в конце времён, из пород разных континентов, отовсюду, где проповедовалось Евангелие, Благая Весть Иисуса Христа. Жертвоприношение как буквальное, так и символическое, и то и другое сразу. Если по Библии, то пепел всесожжения телицы очищает осквернённого. Но в конце времен солнце пожрёт телицу, испепелит её, пепел развеется по всему земному шару, очистит всю землю, очистит её от смерти. Вот это-то сейчас и происходит. Послание святого апостола Павла «К евреям», девятая глава: «Ибо, если кровь тельцов и козлов и пепел телицы чрез окропление освящает осквернённых, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принёс Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному!»