— Ну вот что, давай-ка ты завтра еще в Арбат-Престиж сгоняешь, там вполне умеренные цены и шикарный выбор. Мы с Олькой частенько выбираемся. Заодно нашу поэтессу вытащишь, пора ей тоже превращаться в настоящую леди.

— Ирина Федоровна! — взмолилась Женя, ничего не соображая.

— Я семьдесят шесть лет Ирина Федоровна, — горделиво заявила та, — и у меня, между прочим, до сих прекрасная кожа, шикарные волосы и ногти в порядке. И к тому же имеется здоровый аппетит, не то что у некоторых! Понятно тебе?

Женя нехотя кивнула.

— Так что пойдем ужинать, не дай старухе умереть голодной смертью!

— Что с вашей ногой, дорогая?

Массажист, румяный, бородатый дядька, сочувственно разглядывал Женькину лодыжку. Сама Женя лежала на белоснежном столе, закутанная в махровое — черт, такое же ослепительное белое! — полотенце. При этом чувствовала она себя, словно перепеленатый младенец.

— Подвернула, — мрачно буркнула она, независимо подтянув полотенце повыше.

— Ясно. Нужно было сделать йодную сетку, опухоль спала бы быстрей. Сейчас я аккуратненько помассирую.

И осторожными движениями он принялся мять злосчастную Женькину конечность.

— Теперь перейдем к главному, — объявил он спустя несколько минут и развернул полотенце.

Женька инстинктивно дернулась. Что и говорить, лежать с голой задницей перед чужим мужиком было как-то несолидно. И еще жаль, что ее предыдущий опыт общения с массажем сводился к потасовкам с одноклассниками, когда все тело болело от тычков и затрещин.

Тогда боли не ощущалось, дралась она самозабвенно.

Адреналин решал все.

Сейчас терпеть было невозможно. Прохладные, крепкие руки безжалостно давили, щипали, стучали, щупали и снова давили.

— А-а-а-а-а, — стонала Женька на одной ноте.

— А что же вы хотели, дорогая? — добродушно посмеивался истязатель. — У вас такой сколиоз, что любо-дорого! Запустили вы себя совершенно недостойным образом. Небось, в офисе перед компьютером целыми сутками сидите?

— За рулем, — умирающим голосом возразила она.

— Неужели руководите? — не поверил он. — Такая молоденькая…

— Я машину вожу. Рулю, то есть.

— Так следите за осанкой-то, девушка! — снова набросился дядька, рассудив, что раз она не руководит, значит и церемониться сильно не стоит.

Едва передвигая ногами, Женя через некоторое время поплелась в следующий кабинет. Там ее сразу раздели и принялись растирать щеткой, вымазанной в каком-то светло-коричневом креме.

— Чуть-чуть потерпите, и кожа будет, как бархат, — прощебетала женщина в белом халате.

От избытка белого у Женьки уже шла кругом голова. Благо, стены в салоне были выкрашены более живенько, что-то среднее между розовым и лиловым.

Иначе она бы решила, что ее поместили в лечебницу.

«Сама виновата! Вечно идешь у всех на поводу!»

С другой стороны, когда бы еще Женька попала в салон красоты?!

В следующей жизни, должно быть.

А так — лежи, наслаждайся. Ирина Федоровна обо всем позаботилась, договорилась, что их с Маринкой примут без записи, сама выбрала процедуры. Они обе и названия такие не выговорили бы.

— Наконец-то я тебя нашла, — заглянула в кабинет Маринка, — ты как?

— Теперь я знаю, что чувствует букашка, когда по ней проезжает трактор, — слабо улыбнулась Женя.

Мучительница в халате потрясла щеткой:

— Извините, сюда нельзя посторонним.

— Я не посторонняя, — хмыкнула Маринка, — я такая же страдалица, как эта несчастная букашка! Жень, у тебя сейчас косметолог, а потом идем в парную.

Женька молча уткнулась лицом в кушетку, изображая полное смирение перед лицом тяжких испытаний.

После сауны их пути разошлись. Маринка отправилась поплавать, а Женя, выразив восхищение подобной стойкостью, потащилась делать маникюр. Коленки подгибались, голова была абсолютно пустой, во всем теле стоял легкий перезвон.

Самое странное, что она готова была скулить от удовольствия.

Усевшись в кресло, Женя отдала себя во власть маникюрши, а сама задремала. Где-то на краешке сознания трепыхалась мысль о предстоящем вечере. То бишь, предвкушение.

Илья, наверное, с ума сойдет, окончательно сформировалась эта самая мысль.

Откуда было Женьке знать, что мужчины не замечают мелочей вроде маникюра и посвежевшего после биомассажа лица?!

Если бы она и знала, то вряд ли приняла бы это во внимание. С другими мужчинами, быть может, так и происходит. С другими она и сама ничего не замечала в себе, и уж, конечно, если прихорашивалась перед зеркалом, то думала только о том, чтобы все выглядело прилично и аккуратно. Не более того.

Других она разглядывала — иногда внимательно, иногда небрежно, — будто примеряясь, стоит ли затевать долгую песню или ограничиться ужином в ресторане.

Ужинать приходилось чаще, чем петь.

И во время ужинов очень часто тянуло в сон, и Женька старательно прикрывала зевки ладошкой.

Конечно, она влюблялась. В детском саду в местного сторожа — разбитного парня с длинной косматой прической. В школе в одноклассника по фамилии Зверев, от которого в воспоминаниях осталась только фамилия. В Питере, куда они с папой наведались однажды, она втрескалась по уши в сына его товарища. Ей тогда, кажется, было лет семнадцать.

На нее обращали внимание даже чаще, чем этого хотелось. Быть может, оттого, что она все время попадала в чисто мужские компании. И отец приговаривал: «Смотри, не теряй голову, малая!», когда парни наперебой приглашали ее танцевать, прокатиться по ночному городу, устроить пикник на обочине, отправиться за ними на край света.

Она смеялась, как смеются все девушки на свете, когда им двадцать, когда они свободны, легки и защищены любовью близких.

Нет, мужчины ее волновали, и сердце время от времени екало, и поджилки тряслись, если рядом оказывался высокий, красивый, умный.

Она так и думала про них, приглядываясь к очередному: красив ли, умен ли, и, смешно сказать, — понимает ли толк в машинах! Еще было важно, чтобы кавалер умел пользоваться ножом и вилкой, сморкался в платок, а не пальцами в сторону, знал, что «Мастер и Маргарита» это не только кафе на Чистых Прудах, разбирался в политике и искусстве — иначе о чем говорить прикажете?! — чистил зубы перед сном и не приходил на свидание в спортивном костюме.

Честное слово, если бы Илья пришел на встречу к ней в кургузом ватнике и солдатских кальсонах, Женька бы не заметила!

Ей было плевать, как он держит вилку и что, отпивая чай, шумно прихлебывает от удовольствия.

Вернее, нет, ей нравилось на это смотреть. Она просто глаз не могла отвести, вот как нравилось.

И о политике они не сказали ни слова. И театр с оперой не обсудили. Как же так?!

Ночью они снова были вместе, и все повторилось, и все было по-новому. И каждый миг, казалось, сердце не выдержит, выскочит из груди и пустится в пляс.

— Добрый день, Марго, — прощебетал кто-то рядом, — присаживайтесь. Что-то вас долго не было видно.

— Дела, — отозвался томный голос, — вот совсем себя запустила, пальцы, словно у кухарки.

Женька дернулась, лак смазался, и маникюрша едва сдержала досадливую гримасу, улыбнувшись