Стражники переводят взгляд с меня на Ивана, который пытается заставить их молчать — впрочем, это не поможет заглушить их Шум, который блеет и кричит, точно овца на пожаре.

— Он же лейтенант, — увещевает Иван стражников.

— Мальчишка он, а не лейтенант! — возражает ему рыжеволосый солдат.

— Любимец президента, — добавляет Иван.

— Да, и вам приказали отвести его в город, рядовой, — говорит стражник с большим пузом и капральскими нашивками на рукаве. — Еще скажите, что ослушались непосредственного приказа!

— Лейтенант отдал мне другой приказ, — говорит Иван.

— С каких пор он у нас главнее президента?

— Да бросьте! — взрывается Иван. — Вас же всех поголовно наказали, поэтому вы здесь!

Это немного их утихомиривает.

— Ты идиот, если думаешь, что я встану на сторону мальчишки и ослушаюсь президента, — говорит капрал Пузан.

— Прентисс все узнает, — добавляет рыжий, — как ни скрывай.

— Он прикажет нас расстрелять, — поддакивает ему другой стражник, долговязый, с бледной, землистой кожей.

— Кому прикажет? — не унимается Иван. — Все солдаты на войне, а президент сидит в своем разрушенном соборе и ждет, когда я приведу Тодда.

— С какой стати? — спрашивает рыжий. — Почему он не с армией?

— Это не в его духе, — отвечаю я. Все снова поднимают глаза на меня. — Мэр не участвует в сражениях. Он правит, руководит, но курка не спускает и рук не пачкает. — Ангаррад чует мое волнение и делает едва заметный шажок в сторону. — За него это делают другие люди.

И потом, думаю я, пытаясь утопить эту мысль в Шуме, ему очень хочется поговорить со мной.

Что, по мне, гораздо хуже войны.

— Так ты чего, решил его свергнуть? — спрашивает капрал, скрещивая руки на груди.

— Он обычный человек, — говорю я. — А человек небессмертен.

— Нет, он не так прост, — возражает рыжий. — Говорят, он сделал из своего Шума оружие.

— И если близко к нему подойти, он может завладеть твоим разумом, — добавляет долговязый.

Иван презрительно фыркает:

— Бабушкины сказки! Ничего такого он не умеет…

— Умеет, — говорю я, и снова все взгляды обращаются на меня. — От его Шумных оплеух потом полдня в голове звенит, боль — адская. А еще он может пролезть в мозг и заставить тебя что-нибудь сделать или сказать. Все это чистая правда.

Стражники удивленно пялятся на меня, гадая, когда я скажу что-нибудь более утешительное.

— Но, кажется, для этого надо смотреть ему в глаза.

— Тебе «кажется»? — фыркает рыжий.

— А Шумные удары несмертельны, и он не может бить нескольких людей разом. Если мы нападем вместе, всех ему не достать.

Правда, я тщательно скрываю в Шуме воспоминание о его последнем ударе — севодня, на Арене. Он был куда мощнее и страшнее всех предыдущих.

Мэр оттачивает свое оружие.

— Неважно, — говорит долговязый. — У него тоже есть охрана. Ты зовешь нас на верную смерть.

— Он ждет, что вы меня приведете, — говорю я. — Мы спокойно пройдем мимо охраны прямо к нему.

— И с чего мы должны тебе подчиняться, лейтенант? — спрашивает капрал, глумясь над моим званием. — Что мы за это получим?

— Свободу от тирании! — восклицает Иван.

Капрал закатывает глаза. Не он один.

Иван не унимается:

— Мы свергнем его и сами захватим власть!

Глаза уже никто не закатывает, но долговязый говорит:

— Кто-нибудь жаждет увидеть в президентах Ивана Фарроу?

Он хотел всех насмешить, но никто не смеется.

— А как насчет президента Хьюитта? — говорит Иван, глядя на меня со странным блеском в глазах.

Капрал Пузан фыркает и повторяет:

— Да он же мальчишка!

— Нет, — говорю я. — Уже нет.

— Он один решил сопротивляться режиму, — добавляет Иван. — Это коечто да значит.

Стражники начинают переглядываться. Я вижу вопросительные знаки в их Шуме, сомнения и страхи, подтверждающие друг друга, и мысль о неизбежном поражении.

Но из их Шума я узнаю, как можно спасти дело.

— Если вы мне поможете, — говорю я, — я дам вам лекарство.

Разговоры тут же умолкают.

— Что, правда? — недоверчиво спрашивает рыжий.

— Да блефует он! — отвечает за меня капрал.

— Лекарство хранится в подвалах собора. Я сам видел, как мэр его туда…

— Почему ты все время называешь его мэром? — спрашивает долговязый.

— Пойдемте со мной, — говорю я. — Помогите мне схватить его, и я разрешу каждому взять столько лекарства, сколько он сможет унести. — Стражники теперь слушают меня во все уши. — Пора Хейвену снова стать Хейвеном!

— Он отобрал лекарство у всех солдат, — говорит Иван. — Если мы свергнем президента и раздадим лекарство обратно, кого, по-вашему, они станут слушать?

— Ну уж не тебя, Иван.

— Верно. — Он снова бросает на меня тот странный взгляд. — Но, быть может, его.

Стражники смотрят на меня, сидящего верхом на Ангаррад, вооруженного и в пропыленной форме, видят мои надежды и обещания, и в их Шуме поднимается ропот. Каждый невольно спрашивает себя, готов ли он рискнуть и попытать судьбу, настолько ли он отчаялся.

А я думаю о Виоле, сидящей в министерстве Вопросов, — я делаю это только ради нее, я на все готов ради нее.

И тут мне приходит в голову еще один аргумент.

— Всех женщин уже клеймили, — говорю я. — Кто следующий?