различить Шум отдельных людей в общем грохоте стало нельзя. Это все равно что попытаться услышать каплю воды в бурной реке. Шум мужчин превратился в единую стену звука, где все так смешалось, что ничего нельзя не разобрать. Это сплошной
Но вапщето терпеть можно, если привыкнуть. Слова, мысли и чувства мэра Леджера в его собственном сером Шуме почему-то даже больше отвлекают.
— Совершенно верно, — говорит он, поглаживая живот. — Человек способен мыслить. Толпа — нет.
— Армия тоже способна.
— Только если у нее есть голова.
С этими словами мэр Леджер выглядывает в соседнее окно. По площади едет на коне мэр Прентисс, а за ним, внимательно слушая приказы, — мистер Хаммар, мистер Тейт, мистер Морган и мистер О’Хара.
— Пособнички, — говорит мэр Леджер.
В его Шуме даже как бутто проскальзывает нотка зависти.
Мэр Прентисс спешивается, отдает поводья мистеру Тейту и скрывается в соборе.
Не проходит и двух минут, как нашу дверь отпирают.
— Тебя ждет президент, — говорит мистер Коллинз.
— Одну минуту, Тодд. — Мэр открывает ящик и заглядывает внутрь.
Мы в подвале собора, куда мистер Коллинз тычками спустил меня по лестнице за главным залом. Я молча стою, гадая, какую часть моего ужина успеет съесть мэр Леджер, пока мы тут разговариваем.
Мэр Прентисс вскрывает новый ящик.
—
Я все молчу. Он с удивлением смотрит на меня:
— Что же ты не спрашиваешь?
— О чем? — не понимаю я.
— Как же, о лекарстве, Тодд! — восклицает он, ударив по одному из ящиков кулаком. — Мои люди изъяли у горожан все запасы — до последней пилюли. И все это теперь здесь. — Он вынимает из ящика пузырек, открывает крышку и достает маленькую белую пилюлю. — Разве тебе никогда не хотелось узнать, почему я не даю лекарство ни тебе, ни Дэвиду?
Я переступаю с ноги на ногу:
— Это наказание?
Мэр качает головой.
— Мистер Леджер все еще нервничает?
Я пожимаю плечами:
— Немного. Иногда.
— Они изобрели лекарство, — говорит мэр, — а потом стали от него
Он кладет пилюлю в карман и поворачивается ко мне почти полностью, широко улыбаясь.
— Вы что-то хотели? — бормочу я.
— Ты что же, в самом деле, забыл?
— О чем?
Помолчав, мэр говорит:
— С днем рождения, Тодд!
От удивления я разеваю рот. Все шире и шире.
— Ты родился четыре дня назад, — продолжает мэр. — И ни словом об этом не обмолвился. Я, признаться, удивлен.
Поверить не могу. Я начисто забыл о собственном дне рождении!
— Праздновать незачем, — говорит мэр, — ведь мы оба знаем, что ты уже стал мужчиной, не так ли?
Я снова вызываю в памяти убийство Аарона.
— За последнее время ты прекрасно себя показал, — продолжает мэр, не обращая на мои картинки никакого внимания. — Я знаю, тебе было очень тяжело: ты не знал, что с Виолой и как себя следует вести, чтобы не причинить ей вред. — Его голос гудит у меня в голове, что-то выискивая. — Однако ты много работал. И даже успел благотворно повлиять на Дэвида.
Я ничего не могу с собой поделать: в голове невольно рисуется, как я превращаю Дейви Прентисса в кровавую кашу.
Мэр Прентисс невозмутимо говорит:
— В благодарность я решил сделать тебе два запоздалых подарка ко дню рождения.
Мой Шум радостно взметается.
— Встреча с Виолой?
Он улыбается, словно ожидал такой реакции:
— Нет, но вот что я тебе обещаю: в день, когда ты сможешь искренне мне поверить, Тодд, когда ты в самом деле поймешь, что я хочу только блага этому городу и блага тебе, в этот самый день ты убедишься, что мне в самом деле можно доверять.
Я слышу собственное частое дыхание. Что ж, он почти признался, что с Виолой все в порядке.
— Первый подарок ты заслужил сам, — говорит мэр Прентисс. — Начиная с завтрашнего дня у тебя будет новая работа. По-прежнему с нашими друзьями спэклами, но ответственности у тебя станет намного больше. — Он снова пристально смотрит мне в глаза. — Это очень перспективная работа, Тодд.
— Чтобы в будущем я мог вести за собой людей? — спрашиваю я чуть язвительней, чем ему бы хотелось.
— Вот именно.
— Ну, а второй подарок? — Я все еще надеюсь, что мне позволят увидеться с Виолой.
— Второй мой подарок, Тодд, заключается вот в чем: лекарство у тебя под носом, только руку протяни, — он показывает на ящики, — но ты не получишь ни одной пилюли.
Я кривлю губы:
— Чего?
Мэр Прентисс уже идет к двери, словно наш разговор окончен.
И в тот самый миг, когда он проходит мимо…
Я — круг, круг — это я.
Фраза звенит у меня в голове, доносится прямо из сердцевины моей души.
Я подпрыгиваю от неожиданности.
— Почему я вас слышу, вы ведь приняли лекарство? — вопрошаю я.
Он только хитро улыбается и исчезает за дверью, оставляя меня в одиночестве.
Вот вам и запоздалое поздравление.
Но ничего не изменилось.
Столько шел к этой дате, столько мечтал, придавал ей столько значения, но вот этот день наступил — а я остался прежним клятым Тоддом Хьюиттом, беспомощным и никчемным. Даже себе помочь не могу, а Виоле и подавно.
Тодд Хьюитт, черт возьми.
Пока я так лежу, а рядом храпит мэр Леджер, где-то далеко в ночи раздается едва слышный хлопок: какой-нибудь солдат, наверно, сдуру выстрелил неизвестно во что (или в кого). И тут до меня доходит.
Тут-то я понимаю, что просто терпеть и выживать — недостаточно.
