все так и посыпались с лавок, а она хоть бы хны. «Не смешно, — говорит. — И даже глупо». Такой убийственный аргумент. Ну я вышел покурить в тамбур, расстроился немного, не скрою. «Все, — думаю, — конец мне как юмористу. Уж если не могу рассмешить какую-то карамельку». Потом вернулся на свое место. А за окном уже показались пригороды Ростова, дачи, сады, огороды. Я увидел клубнику и говорю, просто так, между прочим: «Знаете, как Мичурин умер? Поскользнулся на грядке с клубникой, упал и умер!». Все промолчали, даже загрустили, а девица вдруг как захохочет. До истерики. Я думал, с ней будет обморок. «Ну, слава богу, — мелькнуло в голове. — Значит, не во мне дело».

Ливень кончился, тучи покинули небосвод и, поскольку еще было достаточно светло, а спать не хотелось, мы решили сделать марш-бросок в Гурзуф.

— Не будем расхолаживаться, — хмыкнул Сашка, вскидывая рюкзак.

На вечернем шоссе было многолюдно. То и дело навстречу попадались группы отдыхающих — возвращались в поселки из кинотеатров и клубов; взад-вперед, высвечивая фонарями асфальт, носились на велосипедах мальчишки.

В Гурзуф вошли ночью и сразу застыли, пораженные красотой местности: уютная бухта, серебрящаяся под луной вода, узкие извилистые, каменистые улочки, выложенные брусчаткой и плитами, свежепобеленные дома с нависающими террасами и обилие изысканной зелени — настоящее чудо света. В некоторых домах еще горел свет, где-то играла музыка, за деревьями виднелись силуэты парочек, слышались вздохи, хихиканье — стояла атмосфера флирта; сильно пахло фруктами и хвоей, и над всем поселком стояла неистовая трескотня цикад — казалось, в воздухе носятся тысячи невидимых музыкантов, а если к этому приплюсовать теплую прозрачную ночь, Гурзуфу можно было дать второе название — темный рай. Усталые, мы забрались в какой-то кустарник, устроили что-то вроде тростниковой подстилки и улеглись.

— Хорошо, что на юге теплые ночи, — потягиваясь, пробормотал Сашка. — За день листва и камни накапливают достаточно тепла. Можно спать где угодно. Такой нежный аргумент!

Утром мы проснулись от очередного наступления жары и обнаружили, что спали на газоне поссовета — сооружения помпезного, похожего на бутафорский автобус. Утром Гурзуф уже выглядел не таким красивым, как ночью (первоначальное впечатление оказалось обманчивым), но все-таки гораздо красивей, чем Ялта. В нем не было роскошных санаториев, зато сохранился старокрымский колорит. Мы зарисовали несколько древних построек, многоступенчатый спуск к набережной, дом Коровина, парк. На голодный желудок работалось плохо, а поскольку Гурзуф избалован художниками, на наши зарисовки никто и не взглянул; было очевидно — заработать не удастся. Это стало еще очевидней, когда Сашка спустился на пляж и сделал несколько шаржей; зрители с легкими улыбками оценили его мастерство, но никто не расщедрился. Сашка стал бросать сен-сен направо и налево, но и это не помогло.

— Безрадостная ситуация, — вернувшись пропыхтел он. — Я им намекаю, что искусство надо опекать, а они, балбесы, делают вид, что ничего не понимают… Только зря сен-сен потратил. Вообще, дружище, удача от нас отвернулась, мы попали в черный список неудачников — верный признак, пора собираться в обратную дорогу. Бог с ними, с Кавказскими горами. Всего не охватишь… Да и по Наташе я скучаю, честно признаюсь — тяжело переношу разлуку с ней. Да и сен-сен кончился.

— Как «в обратную дорогу»? — возмутился я. — Мы рядом с Кавказом. Один переход на теплоходе. Мы близки к победе.

— А до Москвы отсюда знаешь сколько? Ого! — Сашка присвистнул. — На попутных добираться дня три. Это если повезет… И свое мы уже сделали — нарисовались вдоволь. И сделали не какие-то каракули, чего-то намалевали красками, а запечатлели отрезок времени, целый мир в сжатом, спрессованном виде и это забавой не назовешь. Мы показали лучшее, на что способны, отточили свои таланты…

— Ну уж, целый мир, скажешь тоже!

— А что? Безусловно, целый мир. У нашего честолюбия нормальный уровень… А главное, лучше узнали друг друга, и согласись, ни ты, ни я не испытывали психологического дискомфорта. Надеюсь, ты не жалеешь, что поехал?

— Хм, о чем ты говоришь! Но как-то обидно отказываться от цели, когда она рядом.

— Выделим Кавказ в отдельную захватывающую идею. На следующий год съездим. Это будет путешествие века! — Сашка обнял меня и окатил своим солнечным смехом.

Я почувствовал — в мире ничего нет надежней его объятий, и подумал, что в самом деле мы уже около месяца скитаемся и впечатлений получили достаточно, «и пусть не увидели хребты и ущелья, зато увидели много другого, не менее интересного». Мы в последний раз как следует искупались, натянули одежду на мокрые соленые тела и полезли наверх, к дороге на Симферополь.

Поднявшись на шоссе, остановили рефрижератор, и шофер согласился подбросить нас до города, но предупредил, что везет бидоны из-под нитрокраски.

— У меня сильное предчувствие — задохнетесь, — сказал. — Хотя здесь недалеко, всего ничего.

Этого «всего ничего» нам хватило сполна — когда вылезли из душегубки, тошнило и шатало из стороны в сторону. Очухавшись, Сашка толкнул речь:

— Надо подыскать временную работенку, на день-два. Хочется плотно поесть. Гуся с вафлями или маринованных зябликов… Без еды мы быстро расклеимся и развалимся от болезней. Давай разбежимся. Заходи в любую контору, говори: «Возьмите нас на работу, мы кое-что умеем». Через час встретимся на этом месте.

Я пошел в одну сторону, Сашка в другую.

В продовольственном магазине мне предложили работу грузчика, но не меньше, чем на месяц. В пошивочном ателье сказали, что они вообще-то собираются обновить витрину, но только после ремонта, а его начнут на следующей неделе. Короче, я потерпел сокрушительное поражение. Сашка оказался проворней и удачливей — подходя к месту встречи, я еще издали увидел, что он, проявляя жгучее беспокойство, нетерпеливо подпрыгивает на месте, машет мне рукой — на лице восторг, явная победа.

— Давай быстрей! Договорился! Будем оформлять стенд на автобазе. Беспроигрышная вещь!

Два дня без передыха мы «освежали» огромный, во всю диспетчерскую, стенд: рисовали гуашью грузовики, забитые овощами и фруктами, различные механизмы, которые бурили невероятные скважины, поднимали немыслимые грузы — под всей этой воодушевляющей картиной стояли захватывающие дух цифры.

— Совершенствуемся, — хмыкнул Сашка. — Идем наравне с признанными мастерами соцреализма.

Тем не менее мы выполняли работу с торжественной неторопливостью и делали ее высококачественно. Питались в столовой при автобазе вместе с шоферами — по большей части молодыми парнями, многие из которых после работы садились в микроавтобус и катили к морю, а потом заглядывали на танцплощадки и до упаду танцевали с отдыхающими девчатами. Ну, а нам было не до танцев — усталые, мы там же, в диспетчерской, плюхались на раскладушки и отключались; правда, успевали представить себя состоятельными автотуристами, остановившимися в кемпинге и ловко скрывающими свое богатство, и Сашка, в полудреме успевал пробормотать пару слов о том, как он соскучился по Наталье, а я просто засыпал в объятиях Своей Девушки и перед другом испытывал некоторый стыд за свое немыслимое счастье.

На третий день директор базы похвалил нас за «профессиональную работу», неплохо вознаградил и в виде дополнительной награды наказал одному из шоферов подбросить «отличных художников» до вокзала.

Денежной «награды» хватило на билеты до Курска. Мы выехали из Крыма на ночном экспрессе и уже утром очутились в «городе соловьев и яблок», и сразу почувствовали прохладу. День был солнечный, но все уже было другим: какие-то стертые краски, приглушенные звуки, усредненные запахи, водянистый воздух; даже температура на нуле — отсутствовали всякие градусы. После огромного ослепительного южного солнца теперь на небе виднелся искаженный неяркий диск, в листве деревьев уже просматривались первые признаки осени, на жухлой траве блестела роса.

— Как странно, — проронил Сашка. — Всего несколько сот километров — и полная смена пейзажа… И вот что тебе скажу: мне все-таки больше по душе наша средняя полоса. Конечно, там, на юге, все яркое, пышная зелень, море и все такое, но там слишком жарко. Можно осоловеть от пекла. И дышать тяжеловато,