ходили к морю купаться. В общем, эта неделя, несмотря на тяжелую работу, не вызывала отрицательных эмоций, а в смысле спокойствия даже вызывала положительные. Заработали не так уж много, но все-таки достаточно, чтобы «как следует отметить окончание сбора урожая», как выразился Евгений, с которым мы всю неделю работали бок о бок и, невзирая на его самоуважение, сдружились. Мы зашли в ресторан и заказали самые любимые блюда — только что не кокосовое молоко, а после трех бутылок вина танцевали с девушками, причем я танцевал с пышногрудой партнершей и так увлекся, что начисто забыл о Своей Девушке и о нашей Великой Любви, что, бесспорно, было свинством. Короче, «окончание сбора урожая» отметили бурно — так, что потерялись. Мы-то с Сашкой позднее встретились на набережной, а Евгений исчез навсегда.

— Головокружительные приключения прекрасны своей непредсказуемостью, — вздохнул Сашка.

Для ночевки мы выбрали наихудший вариант — пляж (забыли Измаил). Увидели зачехленную шлюпку, залезли под тент и уснули на пахнущих суриком сланях.

На рассвете, услышав голоса, приподняли тент и ахнули — вокруг нашего укрытия десятки отдыхающих усердно делали зарядку, размахивали руками и прыгали под команды инструктора. Вылезать из лодки на глазах у этой публики было как-то стыдно — нашу ночевку могли истолковать превратно.

— Тревожные данные, — пробормотал Сашка.

Настроение стало неважнецкое, процентов на двадцать, не больше. Мы решили подождать, пока отдыхающие закончат разминку и кинутся в море, но не тут-то было: пляж со все нарастающей скоростью начал заполняться новыми отдыхающими. Солнце еще не оторвалось от горизонта, но курортники прямо валом валили. С полотенцами, надувными матрацами и сумками, набитыми фруктами, они шумно располагались вокруг шлюпки и было ясно — устраивались надолго.

— Надо вылезать, — потеряв терпение, решительно сказал Сашка и откинул тент. — Нас уже считают мертвыми, а мы возьмем да воскреснем. Убедительный аргумент, верно?

— Ой, кто это?! Водяной! Грабитель! — послышалось нездоровое любопытство.

Я тоже устремился наружу.

— Ой, еще один свежеиспеченный! Сколько ж вас там?!

Под насмешки и улюлюканье мы очень выразительно пересекли пляж и скрылись за кипарисами на набережной; и вскоре уже вышагивали по шоссе в сторону восточного Крыма.

Пахло сухой, прокаленной зноем землей, выгоревшими травами, колючками; внизу в километре от шоссе размеренно колыхались сине-зеленые волны, а над нами клубилось небо и плыли высокие облака. Солнце только поднялось над морем, но в горах и долинах уже все высвечивалось прямо-таки нереальным светом. Еще не вышли на линию автобусы; в редких, одиноко стоящих домах еще были задернуты занавески, еще спали собаки, и только воробьи уже прыгали по обочине, подбирая разные крошки, да в отдаленье одиноко паслась лошадь, красивая, с золотистым отливом.

Мы молча отмеряли километры тишины, с каждой минутой набирая обороты. И с каждой минутой поднимались проценты настроения. Сашка шагал размашисто, как на параде; изредка улыбался тайным мыслям, и я догадывался, о ком он думает, косился в его сторону и испытывал щемящую жалость к другу, красивому, умному, потерявшему голову от недалекой, нечувствительной девицы. Внезапно я представил, как сейчас, в это самое время, когда мы бредем по пустынному утреннему шоссе, в далекой Москве еще спят все наши знакомые, увидел их, правда, расплывчато, точно сквозь слой воды. А потом вполне четко увидел Свою Девушку — она во сне улыбалась — разговаривала со мной; ее волосы растрепались по горячей подушке, солнце освещало лицо, она щурилась, но не открывала глаза — хотела продлить сон. «Пока ты спишь, дорогая, я иду по дороге жизни», — высокопарно бормотал я, топая по асфальту.

До сих пор то пронзительно солнечное утро стоит перед глазами: два чудака, два романтика, топают по дороге, погруженные в себя, охваченные волнующими видениями… Тот день я не променяю ни какой другой. И как жаль, что такими мы уже не будем никогда… И еще: то наше состояние (простенькое на теперешний взгляд) по сути несло в себе доброту и искренность, потому и сейчас навевает очарование прошлых лет.

Вскоре мы догнали загорелого до синевы парня, с наигранной бодростью вышагивающего по обочине с надувным матрацем под мышкой. Видимо, у нас, сильно помятых и зеленых после выпивки накануне, был достаточно свирепый вид — парень съежился, подозрительно осмотрел наш рюкзак, но назвался Русланом Батуриным, сказал, что из Харькова и путешествует по Крыму пешком, в одиночку, с одним матрацем.

— Очень удобно, — объяснил. — Надуваю и ложусь. То на пляже, то в палатке у туристов. Я матрасник… И воровать у меня нечего… Несколько раз собирал и сдавал каштаны, но в этом году что-то неурожай… В Гурзуфе пробуду пару дней, там эротическая атмосфера, полно хиппи, есть пляж нудистов…

— Не в обиду тебе будет сказано, но все, что связано со словом «эротика», не заслуживает нашего внимания, — важно изрек Сашка. — Романтическая экспозиция еще туда-сюда… Мы, понимаешь ли, люди серьезные.

— Вам надо в восточный Крым, там публика серьезная, состоятельная. Особенно в доме творчества «Планерское». Богадельня, а не зона отдыха. Правда, в Судаке под горой палатки странствующих туристов. Городок веселых людей. Я у них останавливался. Там настоящее братство, песни под гитару. И не воруют. Уходят в поселок и даже фотоаппараты оставляют в палатках.

— Мы хотим добраться до Кавказа, — храбро возвестил я, уверенный, что достигнем цели.

— Там воруют, — категорично заявил парень. — Не люблю кавказцев. Пытаюсь не быть националистом, но у меня плохо получается… Я там был… Помню, в Гаграх здоровый амбал продавал газировку. Голый по пояс, волосатый, с золотой цепью на груди. Одному местному говорю: «Ему грузовик надо водить, а он водичкой торгует». «Не водичкой, а золотом, — говорит местный. — Видишь, на груди золотой знак? Вот чем он торгует».

За такими разговорами о всякой всячине мы и топали, и парень то и дело бросал в нашу сторону недоверчивые взгляды.

Стало жарко, сверху прямо-таки давил горячий свет, перед глазами все плыло, как в аквариуме. Вскоре дорога пошла вниз и за деревьями открылись живописные бухты и поселок.

— Такую исключительную красотищу надо увековечить, — сказал Сашка, обращаясь ко мне.

— Валяйте! — кивнул парень. — А у меня тактика — на одном месте не задерживаться. Притупляется восприятие. Я ходок, мне надо сбрасывать жирок. Так что пока! — парень облегченно вздохнул и заспешил на верхнюю крымскую дорогу.

А мы с Сашкой направились в поселок и вскоре оказались среди побеленных домов, кипарисов и узких каменистых троп, петлявших к морю. В стороне от пляжа разделись, сделали небольшой заплыв вдоль бухты и уселись рисовать «обнаженные модели» (в Крыму они на каждом клочке суши, как тюлени на лежбище, и типажи — один выразительней другого).

Сделав десяток набросков, Сашка выдал мне очередную порцию ценной информации:

— Отдыхающие вполне вписываются в природу. Человек и должен вплетаться в окружающий мир. Искусство ведь не просто познание мира, а познание единства человека и всего, что вокруг него. Железный аргумент — жаль, не я придумал, а какой-то философ.

Позднее я частенько вспоминал эти Сашкины сентенции — по сути именно в те дни Сашка развил мое зрительное восприятие, и в дальнейшем на всех стадиях развития как художник я пользовался его заповедями.

К вечеру неожиданно набежали тучи, сразу потемнело, темноту дополнил сильный ветер — от хорошей погоды остались одни воспоминания (природа решила развлечь нас сюрпризом — вот южное коварство!); хлынул ливень — на нас обрушились кубометры воды; пришлось срочно искать спасительное прибежище. Пробежав насквозь весь поселок, мы увидели сломанный покинутый автофургон и не раздумывая забрались в него.

— Это бывшая лавка-ларек на колесах, — объяснил Сашка, кивая на сохранившиеся полки вдоль бортов. — Я знаю такие. Однажды ехал в поезде к деду в Ростов. Через сальские степи. В конце состава был вагон-лавка, и на каждом полустанке стояли по часу. К лавке тянулись люди изо всех близлежащих поселков… А в нашем вагоне — забавная история! Ехала одна девица с каменным лицом. Ну я, естественно, всех развлекал, как мог, скрашивал нудную поездку: рисовал шаржи, юморил. Все смеялись, а девица даже не улыбнулась. Меня заело как юмориста, понимаешь? Я рассказал пару ударных, проверенных анекдотов,