«— Вняла, о Ева, ты в недобрый часЛукавцу-гаду, — кто б людскую речьПодделывать его ни научил.Он был правдив, о нашем возвестивПаденье, но, суля величье, лгал.Воистину глаза прозрели наши,Добро и Зло познали мы; ДоброУтратили, а Зло приобрели.Тлетворен плод познанья, если сутьПознанья в этом; мы обнажены,Утратив честь, невинность, чистотуИ верность, — все, что украшало нас,А нынче мрачно и осквернено.На лицах наших — похоти печать,Обильно зло рождающей и стыд, —Последнее из неисчетных зол.Уверься в первом — мы Добра лишились!Как покажусь теперь очам ТворцаИ Ангелов, которых созерцалС таким восторгом, с радостью такой?Небесные их лики нашу плотьЗемную нестерпимым ослепятЛучистым блеском. О, когда б я могСредь глухомани дикой, в дебрях жить,В коричневой, как сумерки, тениНепроницаемой лесных вершинЗаоблачных, куда ни звездный свет,Ни солнечный — проникнуть не дерзнут!Вы, сосны, кедры, пологом ветвейНеисчислимых спрячьте же от нихМеня, чтоб я не видел их вовек!Однако способ вымыслить пора;Как в доле этой жалкой заслонитьНам друг от друга части наших тел,Срамные, непристойные для глаз.Большие листья мягкие деревЛюбых, краями сшитые, могли бНам чресла опоясать, скрыв местаСрединные, чтоб стыд, — недавний гость,Там не гнездился и не укорялВ нечистоте и блудодействе нас!»Такой он дал совет; они пошлиВ густую дебрь и выбрали вдвоемСмоковницу; не из породы, славнойПлодами, но иную, этот видИндийцам, населяющим ДеканИ Малабар, известен в наши дни.[352]Во весь размах простершись от ствола,Склонясь, пускают ветви сеть корней,И дочери древесные растутВкруг матери, тенистый лес колоннОбразовав; над ним — высокий сводИ переходы гулкие внизу,Где знойным днем индийцы-пастухиВ тени прохладу ищут и следятСквозь просеки, прорубленные в чаще,За пастбищами, где бредут стада.Сорвав большие листья, ширинойНа Амазонок[353] бранные щитыПохожие, стачали, как могли,Адам и Ева прочно, по краям,И чресла опоясали.[354] Увы!Заслоном этим тщетным скрыть нельзяИх преступленье и жестокий стыд.Им далеко до славной наготыБылой! Так, позже увидал КолумбНагих, лишь в опоясках перяных,Американцев; дикие, ониБродили в зарослях, на островах,Скитались по лесистым берегам.Виновники сочли, что их позорЧастично скрыт листвою, но, в душеСпокойствия ничуть не обретя,Присели и заплакали. РучьемНе только слезы жгучие струились,Но буря грозная у них в грудиЗабушевала: ураган страстей,Страх, недоверье, ненависть, раздорИ гнев смятеньем обуяли дух, —Еще недавно тишины приютИ мира, сотрясаемый теперьТревогой бурной. Волей пересталРассудок править, и она емуНе подчинялась. Грешную четуПоработила похоть, несмотряНа низкую свою породу, властьНад разумом верховным захватив.На Еву устремив холодный взор,В расстройстве, с непривычным отчужденьем,Адам продолжил прерванную речь:
