народного хозяйства' (409). Встречались выступления в пользу очищения интеллектуального слоя от неспособных элементов (410), а в

середине 80-х годов можно было встретить даже такие необычные (оправдываемые борьбой за качество) для советской печати

предложения, как сокращение числа студентов (411).

Старый интеллектуальный слой не представлял собой одного сословия, однако термин 'образованное сословие' применительно к

нему все же в определенной мере отражает реальность, поскольку образованные люди обладали некоторыми юридическими

привилегиями и правами, отличавшими их от остального населения. Этому слою были присущи хотя бы относительное внутреннее

единство, наследование социального статуса (хотя он широко пополнялся из низших слоев, дети из его собственной среды за

редчайшими исключениями оставались в его составе) и заметная культурная обособленность от других слоев общества. Это

внутреннее единство, которое сейчас, после того, как культурная традиция прервалась (большинству советских людей 70-80-х годов

никогда не приходилось общаться даже с отдельными представителями дореволюционного образованного слоя), воспринимается с

трудом, поскольку затушевывается почерпнутым из литературы представлением о имущественных различиях между его членами. Но

для современников оно было совершенно очевидным, поскольку все эти люди вместе взятые (а это лишь 2-3% населения)

принципиально отличались от остальной массы, объективно составляя некоторую общность, представитель которой ассоциировался с

понятием 'барин'. Характерно, что после революции большевики, оправдывая репрессии в отношении всего культурного слоя, на

возражение, что его нельзя отождествлять с 'буржуазией', отвечали, что против них боролась как раз вся масса 'небогатых

прапорщиков' и указывали в качестве аргумента именно на внутреннее единство слоя, внутри которого безродный прапорщик вполне

мог стать генералом, дочь бедного учителя или низшего чиновника - губернаторшей, но этой возможности были лишены

представители 'пролетариата'.

Понятно, что уже просто в силу гипертрофированного роста образованного слоя в советский период, когда его удельный вес в

населении увеличился на порядок, о таком внутреннем единстве не могло быть и речи. Однако сами функции интеллектуального слоя,

тесно связанные с образом жизни, не могли не влиять на формирование у его членов хотя бы подобия культурной близости. Тем

более, что официальная идеология, несмотря на наличный социальный состав образованного слоя, постоянно отделяла 'прослойку'

интеллигенции от 'рабочего класса и колхозного крестьянства', стремясь по возможности социально ущемить ее. Поэтому вопрос,

насколько действительно советская интеллигенция представляла собой общность, отличную от 'основных классов социалистического

общества', представляет определенный интерес.

Поскольку смысл социальной политики коммунистической партии и советского государства заключался как раз в возможно более

полной ликвидации различий между различными социальными группами, то проблемы бытия интеллигенции рассматривались

именно под этим углом зрения. Взгляды авторов посвященных проблемам интеллигенции книг и статей, во множестве появившихся в

1970-80-х годах, сводились к нескольким основным положениям: 1) интеллигенция все больше сближается с рабочих классом, так что

дело идет уже об их слиянии, 2) едва ли не большинство советских семей смешаны в социальном отношении, 3) интеллигенция не

воспроизводит себя, а пополняется в каждом новом поколении в основном за счет рабочих и крестьян, 4) характер выполняемой

интеллигенцией и рабочими работы свидетельствует о стирании различий между физическим и умственным трудом. Из этих

положений следовал общий вывод о ближайшей полной победе советского общества в деле формирования его социальной

однородности.

Не вдаваясь в разбор многочисленных натяжек и подтасовок, характерных для этих публикаций, приходится, тем не менее, признать,

что в определенной мере победные реляции советских социологов отражали реальность. Советскому режиму за десятилетия

целенаправленных усилий действительно почти удалось упразднить интеллектуальный слой как социальный феномен, уничтожить

его как более или менее цельный организм со своим специфическим самосознанием, полностью ликвидировать его элитарный

характер и даже устранить существенное различие между ним и всей массой населения по уровню информированности и общей

культуры. Понятие об интеллектуальном слое как совокупности лиц определенных профессий умственного труда оказалось лишено в

советской действительности адекватного содержания и потеряло смысл, заставляя пользоваться при рассмотрении перспектив такого

слоя в стране иными критериями. Лучше всего, впрочем, об этом сказано в самой советской печати уже 'перестроечной' поры: 'Мы не

зовем к 'добрым старым временам' и еще менее склонны идеализировать историческое прошлое нашей интеллигенции, в облике

которой высокая интеллигентность уживалась с тем, что передовые рабочие, большевики называли 'интеллигенщиной'. 'Старая

интеллигентность' умерла не просто, так сказать, в физическом смысле, она изжила себя и как культурная норма, покоившаяся на

иллюзиях, представлениях об исключительности интеллигенции, о науке и образовании как 'башне из слоновой кости', об

избранности умственного труда' (412).

Проблема единства всякого социального слоя проявляется по меньшей мере в трех аспектах: характер разницы между высшими и

низшими его стратами, наличие различий между традициями его культурно-исторических групп и брачная практика его членов. В

социо-психологическом и культурно-историческом плане в составе образованного слоя советского периода различались три группы:

1) остатки дореволюционного культурно-интеллектуального слоя и их потомки, сохранившие соответствующее самосознание, 2)

советская потомственная интеллигенции (дети и внуки лиц, вошедших в состав интеллектуального слоя