не должны сотворять себе кумиров, хотя и оберегать духовные ценности должно. Не поклоняться, нет… В существе поклонения есть отрицание веры в разум.

Они помолчали, складывая бумаги со столов в сейф. Когда собрались покинуть кабинет, Арвид сказал:

— По вашему совету, Юрий Алексеевич, я читал вчера работы Гегеля по христианству и обратил внимание на интересную мысль. Если позволите, прочту вам, я даже выписал ее себе в книжку.

— Слушаю вас, Арвид Карлович.

— «Основные догматы христианской религии со времени ее возникновения оставались, пожалуй, теми же самыми, но обстоятельства времени один догмат отодвигали совершенно в тень, а другой преимущественно возносили, выдвигали на свет, искажали за счет принижаемого, либо слишком расширяя его значение, либо слишком ограничивая его».

— Все верно, — сказал Леденев. — В одной фразе отражена вся история христианства. Что ж, на то он и Гегель, чтобы писать так емко. Я рад, что вы глубоко копаете, Арвид Карлович. Это приносит добрые плоды в любом деле. Вы готовы? Пойдемте.

Когда они вышли из управления, Казакис заговорил смущаясь:

— Знаете, Юрий Алексеевич, если вы не против… Я хотел сказать, что если не возражаете и у вас есть время… Словом, от имени моей мамы и от своего, конечно, приглашаю вас к нам на чашку чая.

— На чашку чая? — улыбнулся Леденев. — А чай какой?

— Обыкновенный, — еще больше смутился Казакис.

— Не удивляйтесь моему вопросу. Однажды я пил чай с маслом, молоком и солью. Называется он калмыцким. Не пробовали?

Арвид изумленно смотрел на Леденева.

— Чай с солью? — переспросил он.

— И знаете, довольно вкусный…

— Нет, у нас чай будет с вареньем разных сортов. И обязательно с добавлением целебных трав. Моя мама любит и стряпать. В доме полно всяких хотя и самодельных, но вкусных вещей.

— Это замечательно, — сказал Юрий Алексеевич. — Значит, нет необходимости заботиться сегодня об ужине? Так я вас понял, Арвид Карлович?

— Можно меня звать без Карловича?

— Конечно, можно, Арвид.

— Я не предупредил вас, что это не только чай… Небольшой ужин. Будет и моя невеста, Ольга, аспирантка с филфака. И наш доктор, Вацлав Матисович. Я его тоже пригласил. Он очень интересный человек, славный человек. И такой одинокий…

— Значит, нас будет двое одиноких. Ведите меня, Арвид.

— Трое одиноких, — поправил Казакис. — Моя мама — вдова. Но мы с Ольгой не дадим вам скучать.

По дороге Леденев спросил молодого спутника:

— Скажите, Арвид, кто-нибудь, кроме оперативных работников знает о фигурке в кулаке убитого профессора?

— Не должен знать. По крайней мере, Александр Николаевич строго-настрого запретил говорить об этом кому бы то ни было.

— Я думаю, что он правильно решил, — заметил Юрий Алексеевич. — Ну, а Магда Брук? Ведь это она нашла тело профессора…

— Впрямую ее никто не спрашивал… Сама же Брук не обмолвилась об этом в полученных показаниях. Не знаю, право… Вряд ли это ей известно. Труп профессора Магда Брук, по ее словам, не трогала, а фигурка была крепко зажата у того в кулаке. Ее мы обнаружили при осмотре тела…

— А не приходило вам в голову, что фигурку могли вложить Маркерту в руку? Тот же убийца…

— Исключено, Юрий Алексеевич. Доктор Франичек доказал в экспертном заключении, что после выстрелов профессор Маркерт жил еще какое-то время, полз к шкафу… Зачем он полз туда?

— За планом, который вы обнаружили, Арвид.

— А ведь верно… Но убийцы не было рядом, когда он полз?

— Фигурку могли вложить позже, уже после ухода убийцы. Маркерт действительно полз к книжному шкафу, но затем ли, чтоб схватить апостола Петра? Он мог умереть рядом с полкой, где стояли ученики Иисуса Христа… Затем в кулаке его зажали злополучную фигурку.

— Зачем? — спросил Арвид.

— А затем, чтобы направить следствие по ложному пути.

— Кто же мог это сделать? — воскликнул Казакис.

— Ну, скажем, сама Магда Брук, — ответил Леденев.

Мария Ефимовна покончила с письмом. Теперь оно укрылось в аккуратно заклеенном конверте, который лежал перед нею на столе и ждал, когда надпишут на нем адрес.

Звонок у двери отнюдь не встревожил Синицкую. Звонили ей часто… Заказчицы не обходили способную портниху вниманием. Она умела быстро приноравливаться и к меняющейся на глазах моде, и к капризным вкусам привередливой клиентуры.

Тем не менее Синицкая выдвинула ящик стола и смахнула в него конверт. Хотя он был еще без адреса, но ведь береженого Бог бережет…

Выйдя в переднюю, Мария Ефимовна запахнула на груди халат, поправила волосы перед зеркалом и открыла дверь.

Поначалу женщина не разобрала, кто стоит на пороге, и замешкалась, отступив назад. Следующим ее намерением было захлопнуть поскорее дверь… Синицкая не сделала этого потому, что видимых причин для того пока не усматривалось. Посетитель быстро шагнул вперед. Он перехватил дверь из рук не успевшей прийти в себя Синицкой, оттеснил ее в глубину прихожей, затем прикрыл дверь, щелкнув замком.

— Добрый день, мадам Синицкая, — сказал гость улыбаясь. — Мне нужно поговорить с вами о деле, которое может представлять взаимный интерес. Пройдемте в комнату.

Гость взял не произнесшую ни слова Марию Ефимовну под руку и повел. Синицкая едва переступала ногами. Ей показалось, что внутри у нее оборвалось нечто… Предчувствие ужасного охватило портниху.

Тем временем пришелец усадил Марию Ефимовну на стул и сел сам напротив.

— Вот что, — сказал он. — Мне нужна ваша помощь, Синицкая. Понимаете?

Портниха ничего пока не понимала, но молча кивнула.

— Я — Апостол.

Синицкая вздрогнула, глаза ее округлились, но по-прежнему Мария Ефимовна не открывала рта.

— Вам привет от Черного Юриса, — продолжал ее страшный гость. — Вы слышите? От Черного Юриса!

Портниха хотела снова кивнуть… Но вдруг она осознала, что тело не подчиняется ей больше. Она хотела поднять руку… Рука была словно чужая. Страх охватил Синицкую. Открыв рот, она попыталась заговорить, но язык не слушался, и изо рта ее вырвалось бессмысленное: «Ва-ва-ва!»

— Что вы там бормочете, черт вас побери! — рассердился пришелец. — Вы поняли, надеюсь, что перед вами человек, в распоряжение которого вы немедленно переходите, прямо с этой минуты?

Мария Ефимовна очень хорошо поняла слова рокового пришельца. Сознание ее оставалось незамутненным, ясным, хотя и было подавлено страхом. Страх этот лишил Синицкую возможности двигаться, шевелиться… Он отнял у нее речь, и портниха вдруг с ужасом поняла, как беспомощна она, как отрезана теперь от всего мира. Мария Ефимовна еще не потеряла сознания. Случись такое, может быть, нервное потрясение расплылось бы в отключенной психике. Но бывшей связной Черного Юриса судьба в этой