Красногор, живет в поселке Тукуй. После аварии, по словам Красногора, Петерс бросился в лес и убежал, оставив мотоцикл на дороге. Шофер решил, что Петерс попросту испугался ответственности, хотя вины его здесь не было никакой. Красногор оставил на осине, к которой приложился головой Петерс, записку и уехал в поселок, забрав с собою мотоцикл. Хотел, говорит, отремонтировать… Я был там. Записка шофера сохранилась, она приобщена к делу. Мотоцикл Красногор действительно исправил. Но пострадавший не приходил за ним… Наказав домашним вернуть парню машину, если он вдруг появится в Тукуе, Красногор отправился в дальнюю поездку. Вернувшись, он узнал, что за мотоциклом никто не приходил. Это встревожило Красногора. Ведь за упавшие с прицепа доски нес ответственность он. Тогда шофер заявил обо всем случившемся в милицию. Там уже имелись сведения о случаях открытого хищения хлеба в булочных, кражах на огородах… Дважды неизвестный молодой человек входил в столовую и собирал объедки со столов. Показания свидетелей примерно сходились. А тут и наш розыск подоспел. Мы дали описание одежды, в которой Петерс ушел на почту из лагеря туристов. Местная милиция мобилизовала дружинников, население тех поселков, вокруг которых кружил Петерс. Вскоре его обнаружили… Пришлось повозиться. Петерс вообразил невесть что… Он дрался, царапался, кусался… Хорошо, что от голода силы у него были не те. Валдемар — парень крепкий.

— Откуда у него мотоцикл?

— Тут вот что получилось. Пока я только предполагаю по некоторым косвенным признакам, да и Петерс кое-что сказал, и тот друг его, которого он встретил, когда пришел в поселок, где почта. Петерс хотел дать телеграмму Татьяне. Поздравительную… По поводу выпускного концерта. Но в этой деревне отдыхал его друг. Не дойдя до почты, Петерс встретил друга и узнал, что тот с мотоциклом. Мелькнула мысль: «Дай-ка махну в Западноморск… И к черту все телеграммы!» Вот он и махнул…

— Федор Гаврилович был автором этой версии, — заметил Конобеев, — и весьма четко, с энтузиазмом ее отстаивал. Теперь, как я погляжу, он также энергично защищает своего подопечного.

— Так это же отлично, Прохор Кузьмич! — возразил Юрий Алексеевич. — Хотя на нас, в первую очередь, лежит бремя обвинения, мы должны защищать тех, в чью невинность уверовали. Тем более что из Валдемара Петерса защитник сейчас хреновенький. Право на вождение мотоцикла у Петерса есть?

— Документов при нем не было никаких. Но выяснилось: Петерс имеет первый спортивный разряд по мотоспорту.

— Лихой парень. И стреляет, и по дорогам гоняет, и по Леонардо да Винчи специалист, — сказал Юрий Алексеевич. — Так что, товарищи, снимаем эту версию?

Конобеев и Кравченко не ответили.

— Вот врач, например, не отваживается официально заключить, что Петерс потерял память в момент удара и был, по сути дела, невменяемым. А ежели предположить такой вариант… Травму головы Петерс получил. Это доказано. Но это могло произойти и раньше. В результате травмы Петерс становится невменяемым. Его неприязнь к Маркерту перерождается в ненависть, ведь психика нарушена… Он добирается до Западноморска, стреляет в профессора и возвращается в лес, где так неудачно встречается с грузовиком, оставаясь таким же беспамятным. Могло быть такое?

— Могло, — сказал Кравченко.

Прохор Кузьмич промолчал, но было видно, что возражать Леденеву не собирается.

— И еще. Когда в дом Маркерта пожаловал ночной гость, Петерс ведь был еще на свободе?

— На свободе.

— А во что был обут тот неизвестный пришелец?

— В кеды.

— А задержанный в лесу Петерс?

Кравченко присвистнул. «Дела», — подумал он и почесал затылок.

— Идентифицировали следы в саду Маркерта и кеды нашего аспиранта? Нет? Исходите из того, что алиби у Петерса отсутствует. Василий Красногор столкнулся с ним до убийства профессора Маркерта. Больше Валдемара Петерса не видел никто. По крайней мере, нам об этом неизвестно. Кажется, он пришелся вам по душе, Федор Гаврилович, этот парень. Признаться, по-человечески он мне нравится тоже. Что же, докажите его алиби… Ведь можно и нужно доказывать не только вину подозреваемого, но и его невиновность.

— Вы знаете, Юрий Алексеевич, какой день сегодня? — спросил Арвид, когда Леденев взглянул на часы и сказал, что поработали они достаточно, пора покинуть управление и побеспокоиться об ужине.

— День? Хороший день. Для меня, по крайней мере. С утра я повидался с женой. Потом видел Петерса. С вами мы потрудились успешно… Чего же еще лучше? А почему вы спросили, Арвид Карлович?

— Сегодня девятое июля. И я только что прочитал: «В ночь с 9 на 10 июля 586 года до нашей эры вавилонские войска вошли в Иерусалим, город Давидов. Храм бога Ягве и дворец были разрушены, царская семья перебита. Пощадили лишь самого царя, Седекию. Ему выкололи глаза и увели в Вавилон…» И не только царя. Многие иудеи долгие годы оставались в вавилонском пленении. Многое претерпел этот народ, одно тысячелетнее рабство в Вавилоне и Египте чего стоит…

— Да, судьба довольно часто оказывалась несправедливой к евреям, — заметил Юрий Алексеевич. — Если перечислить гонения, которым они подвергались, то получается внушительных размеров книга. И богоизбранность им не помогла… Впрочем, по отношению к собственным противникам они сами редко проявляли милость и человеколюбие. Вы знаете, кто первым применил крематории для изничтожения завоеванных народов?

— Гитлер, конечно.

Леденев покачал головой.

— Вы читали Библию?

— Читал. Только не очень подробно. Мы больше на Евангелие нажимали…

— Это правильно, если применительно к нашему делу. Но, когда изучаете христианство, нельзя обходиться только Новым заветом. Ведь и само христианство вышло из иудаизма, являлось поначалу сектой, выделившейся из иудейской религии. Подайте-ка мне Библию. Пожалуй, сами иудеи и придумали христианство как универсальную религию для гоев, так они называют нас с вами, остальных жителей планеты. И заставили всех вот уже две тысячи лет чтить как Священное писание их собственную историю! Но зачем мне полная неточностей, обмана, беззастенчивого блуда, кровосмесительства, скотоложства и садизма история евреев, если у меня есть летопись родного мне Отечества?

Юрий Алексеевич перебирал страницы Библии.

— Так… Это место, кажется, есть во Второй книге царств. Нет, это не здесь… Вот! Слушайте, что произошло, когда царь Давид захватил город аммонитян Равву: «А народ, бывший в нем, он вывел и положил их под пилы, под железные молотки, под железные топоры и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами аммонитянскими. И возвратился после того Давид и весь народ в Иерусалим». Как вам это нравится? Вот, можете прочитать своими глазами. Вторая книга царств, глава двенадцатая, стих тридцать первый.

— Ну и ну, — сказал Казакис, закрывая Библию. — Вот это для меня открытие… Теперь я убедился, что знание этих книг не может быть излишним. Прочитав Библию, многое в истории, и в современной жизни видишь другими глазами…

— Скажу вам больше, Арвид Карлович, — отозвался Леденев. — Когда я читаю Библию, из головы у меня не выходит мысль о том, что знакомство с библейскими событиями и сюжетами должно только отвращать человека от христианства. Вы себе и представить не можете, какая картина невиданных жестокостей, низкого предательства, прелюбодеяния, половых извращений открывается перед непредубежденным человеком, когда он сталкивается с описанием жизни и деятельности всех этих многочисленных пророков и святых, возлюбленных якобы Богом. Библия — отличное пособие и для юристов как сборник иллюстраций, примеров к уголовному кодексу. Хотя, конечно, одновременно это и исторический памятник, вобравший в себя подлинные образцы поэзии и прозы Древнего Востока.

— «Песнь песней» Соломона, — сказал Арвид. — Книга Экклезиаста, Книга Иова…

— Да, — согласился Леденев, — это классическая литература.

Но поклоняться даже классике — бессмысленно и унизительно для человеческого духа. Люди вообще