маешься? Горюшко пьешь? — Тот сокрушенно покачал головой.
— Напился я его уже… Ой, как напился!…
— Попривык небось?
— К горю-то попривык, а к Гитлеру никак не могу привыкнуть.
Багров невесело усмехнулся и положил свою тяжелую руку на плечо Сурко.
Рузметов отдавал распоряжения. Он приказал собрать к землянке двадцать пять человек, а пятерых оставить в лагере. Раздав оружие, гранаты, он вынул из ящика, где лежали его запасы, три бутылки самовоспламеняющейся жидкости «КС» и шесть зажигательных пакетов. Больше ничего не было. Уже собираясь дать команду к выходу, Рузметов вдруг вспомнил, что в складской землянке хранится много отечественных трехлинейных винтовок, уже два месяца бездействующих из-за отсутствия патронов.
— Стой! Мысль появилась! Достать наши бездействующие винтовки! Хоть видом пугать будем. Все лучше, чем с пустыми руками. И чтобы люди все были на лыжах. Дойдем часа за три.
— Я знаю короткий путь, — сказал вдруг Сурко. — Я поведу через болота.
— Эге! — отозвался Багров. — Про эти болота и я слышал. Там, говорят, и зимой с санями да лошадьми окунаются. А?
— Не знаю, — ответил Сурко, — я не проверял, потому как ни саней, ни лошади не имею.
Рузметов рассмеялся.
— А насколько ближе? — спросил он Сурко.
— В два раза ближе…
Через полчаса двадцать восемь человек во главе с Рузметовым покинули лагерь и зашагали, вытянувшись длинной цепочкой. Впереди шел Сурко, за ним Багров, потом Рузметов.
«Вот тебе и предварительный план проведения операции, — подумал Рузметов и невольно рассмеялся. — Когда же его составлять? Но это, конечно, исключение, и так бывает очень редко», — успокоил он сам себя.
Сурко оказался прав. Уже через час сорок минут группа подошла к цели. Рузметов приказал бойцам залечь и выслал двух человек в разведку. Третьим напросился Сурко.
Вскоре разведчики вернулись, и Сурко смущенно доложил:
— Ошибся Петрунька… всего два вагона на путях и, правильно, с решетками. Охраняют четыре часовых, закутались, ровно бабы. Зато во дворе целое стадо коров, а на платформе мотоциклы в ящиках…
— Ну что ж, и то дело, унывать нечего, — сказал Рузметов. Он отрядил к вагонам Багрова с автоматом и еще двух человек с незаряженными винтовками, а остальных решил вести сам громить барак, в котором располагалась караульная команда.
— До моего свистка ничего не предпринимай, — предупредил он Багрова, — а то весь план испортишь. Как свистну два раза, налетай.
Он поднял людей и, руководствуясь советом Сурко, повел их в обход разъезда.
Прошло десять, двадцать, тридцать пять минут, и, наконец, два пронзительных коротких свистка ворвались в ночную тишину. Тотчас за ними последовали автоматные очереди, крики «ура», гулкие разрывы. В двери и окна барака посыпались гранаты, зажигательные пакеты, бутылки с самовоспламеняющейся жидкостью. Через несколько минут языки пламени уже выбивались из окон, а партизаны, залегшие на путях, расстреливали в упор гитлеровцев, пытавшихся спастись бегством. Через полчаса восстановилась прежняя тишина, и лишь ярко пылающий барак свидетельствовал о налете партизан.
Не потеряв ни одного человека, освободив больше сорока пленных, прихватив восемнадцать коров и два мотоцикла, партизаны возвращались в лагерь.
Перед самым рассветом командир отряда Зарубин, шедший в голове длинной цепочки партизан, уже на подступах к лагерю вдруг остановился.
— Ты что? — спросил Добрынин, наткнувшийся на его спину.
— Что за чертовщина! — произнес Зарубин. — Куда мы попали?
— Как куда? — удивился Добрынин. — Сейчас северная застава будет.
— Какая там тебе северная!… — сказал Зарубин. — Ты слышишь?
Добрынин прислушался. Замолчали партизаны, шедшие сзади.
До слуха явственно донеслось мычание коров.
— Вроде как коровы… — неуверенно сказал Добрынин.
— Конечно, не тигры, — зло бросил Зарубин.
— Коровы…
— Точно, коровы, и не одна, — раздались голоса.
Все знали, что последнюю корову в отряде съели еще осенью, а тут мычала не одна, а сразу несколько коров.
«Неужели заблудились?» — мелькнуло в голове Зарубина. Он начал оглядываться по сторонам, но тут же убедился, что вел отряд совершенно правильно.
— Пошли! — скомандовал он и, взяв автомат в руки, быстро зашагал вперед.
На заставе часовые доложили, что в лагере все в порядке.
— Настоящий порядок, товарищ капитан, — добавил попрыгивающий с ноги на ногу часовой. — Рузметов с Багровым стадо коров пригнали, да и погонщиков прихватили никак с полсотни.
— Что за ерунда! — буркнул Зарубин и бегом заспешил к лагерю.
Уже у самых землянок он наткнулся на коров. В лагере все спали. Зарубин и Добрынин направились к землянке Рузметова. Командир отряда открыл дверь и посветил фонариком. Землянка была полным-полна людей. Все незнакомые. Спят.
— Сотворил наш Усман что-то! — заметил Добрынин.
— Получается так, — согласился Зарубин. — Да где же он сам?
Окружкомовская землянка оказалась также переполненной людьми, но Рузметова и там не было. Его нашли в штабе. Он спал в обнимку с Багровым на топчане Зарубина и Кострова. Положив голову на стол, дремал Топорков. В углу копошился Сурко, натягивая просохшие валенки. Ему надо было собираться домой.
От Сурко Зарубин и Добрынин услышали о ночном происшествии.
— Ну и голова! Вот голова! — подергивая ус, сказал Добрынин. — А где же мы с тобой, капитан, уляжемся?
Зарубин почесал затылок и улыбнулся.
— Смотри, какой! — шутливо произнес он. — Не успел стать начальником штаба, как уже в штабную землянку залез. Придется нам потесниться.
— Да, надо для него топчан тут соорудить. А выходит, мы с тобой не ошиблись в нем. Верно?
— Конечно, нет, — пожал плечами Зарубин. — Я думаю, будить его сейчас не стоит. Устал он не меньше нас. Пойдем-ка, старина, на кухню. Там мы…
— Чш-ш, — комиссар прервал Зарубина на полуслове.
Зашевелился Пушкарев. Он что-то тихо прошептал, пошарил руками, сбросил с себя полушубок и затих. Зарубин подошел и осторожно укрыл его.
— Страшное дело, если сыпняк, — сказал он, выходя из землянки.
— Страшное, очень страшное, — отозвался Добрынин. — И — чего греха таить! — боюсь я за Ивана Даниловича. Он полный, подвижной, а такие редко выносят. Я помню, болел, так еле-еле выкарабкался. Подумать только, он четвертый день в себя не приходит!
Зарубин промолчал.
12
В середине марта пришла радиограмма о подготовке к приему самолета. В ночь на четверг Зарубин,
