Трансвааля. Февральская же телеграмма о подготовке к переправке алмаза в Лондон, полученная Адаманским, заставляла московских нетрадиционных потребителей торопиться.

Параклисиарх в течение полугода тщательно готовил к отправке в Лондон Николеньку Трубницкого и выкупленного из тюрьмы Исидора Лангфельда – отдельно, потому что миссии на них возлагались разные. Хотя осваивали они ювелирное дело вместе, под руководством самого Карла Фаберже, и трудились в его мастерских в ранге подмастерьев. Принимая во внимание характер деятельности известного нераскаявшегося вора и медвежатника, Уар опасался нежелательных экспроприаций со стороны Лангфельда, поэтому Трубницкому предстояла нелегкая, хоть и привычная задача: следить за процессом и действиями вора, извлеченного немалыми усилиями и средствами из тюрьмы.

Сын Карла Густавовича Фаберже, выпускник Петришуле, художник по ювелирным изделиям, учился с 1894 по 1902 год в Англии. А с 1906 года и проживал там постоянно, работая в лондонском филиале фирмы Фаберже. Это была на данный исторический момент единственная зацепка московских, с помощью которой удалось начать операцию по экспроприации алмаза.

Николенька докладывал в Москву пространно и подробно. Однажды, по случаю воскресного дня, ученики ювелира отправились гулять по Лондону. Гулял каждый сам по себе, как думал Исидор Лангфельд, не ведавший, что его соученик, с которым он познакомился у мастера, приставлен специально следить за ним. С раннего утра лига суфражисток – сотни поборниц политического равноправия женщин – окружила палату общин и произвела бурную манифестацию, продолжавшуюся пять часов. Конная полиция пыталась разогнать демонстранток. Причиной протеста было неупоминание в тронной речи об избирательных правах женщин. На состоявшемся вчера ночью митинге суфражисток было принято решение продолжать демонстрацию. В резолюции говорилось, что в случае необходимости суфражистки готовы жертвовать жизнью за свое дело и не испугаются, если даже будут вызваны войска, чтобы стрелять в них. Против суфражисток выступила новая лига антисуфражисток, которая как раз в этот день решила вручить Парламенту петицию, покрытую тысячами подписей. В результате, пробиваясь сквозь толпу разъяренных женщин, Трубницкий чуть не упустил Лангфельда.

Только накануне Николеньке стало известно, что на Лондон наступает кокаинизм. О быстром распространении в Лондоне одной из опаснейших форм наркоза – кокаиномании – сообщал читателям популярный английский журнал. Мания эта недавно еще была совсем неизвестна в Англии, теперь же все более и более распространялась. «Некоторое время эту страсть можно так держать в тайне, что даже ближайшие друзья ничего не будут о ней подозревать, так как она не производит отталкивающего впечатления обыкновенного опьянения. Главными жертвами ее бывают врачи, писатели и политические деятели. Впрыскивание кокаина является самой опасной формой опьянения», – предупреждали публику. Статья произвела на юношу нехорошее впечатление, и теперь Трубницкий опасался, что наблюдаемый им объект впадет в новомодный грех и завалит дело.

Из квартирки, которую снимали для него московские нежданные благодетели, вор отправился прямиком на Юстонский вокзал и сел в поезд, следовавший в направлении западного побережья. Трубницкий едва успел вскочить в соседний вагон, как состав тронулся. На каждой станции сыщик приникал к окну, но Лангфельд из поезда не выходил. Николенька сильно нервничал и на конечной станции – в портовом городе Холихэд выскочил на перрон раньше, чем следовало. Исидор Лангфельд вполне мог его заметить, хотя виду и не подал. И это было плохо.

Если бы, заметив соученика, он поздоровался, то Николеньке стало бы понятно, что король московских карманников просто совершает воскресную прогулку к морю и ничего предосудительного не замышляет. Разве что мелочь по карманам тырит в силу сложившейся привычки и ради поддержания навыков. Но тот не поздоровался, а, ввинтившись в толпу, вдруг словно растворился в клубах паровозного пара, шумно выпускаемого железными монстрами. Николенька некоторое время метался по перрону, спотыкаясь о баулы и саквояжи, но клиент как в воду канул. Поразмыслив, Трубницкий кликнул кеб и отправился в самое популярное место Холихэда – к паромной переправе, связывавшей Уэльс с Дублином. Никаких дел в Ирландии у Лангфельда, согласно полученным в Москве инструкциям, быть не могло. Тем не менее Николенька, выбрав удобную точку обзора, внимательно наблюдал за пассажирами, заполнявшими паромы. Вора среди них не оказалось. Несолоно хлебавши Трубницкий в страшном расстройстве отправился обратно в Лондон.

Лангфельд лондонским жизнеописанием патронов не баловал. И действительно: о чем тут писать? Дублин Лангфельду не понравился, огорчив своей скучной правильностью и порядком. Многочисленные ухоженные парки окаймлялись строгими рядами домов в георгианском стиле. Четкий алгоритм среды, не оставлявший места толике привычной, милой сердцу московской кутерьме и неразберихе, подействовал на вора удручающе. Лангфельду недоставало извилин ландшафта, задававших мысли достойную неоднозначную траекторию. Посидев за кружкой пива в Темпл-баре, он отправился в сторону Дублинского замка, чтобы внимательно осмотреть Бирмингемскую башню. Башня направила мысли вора в привычное русло. Опустившаяся на замок ночь предоставила Исидору возможность незаметно нанести отнюдь не дружественный визит в башню, хранящую исторический орден Святого Патрика и некоторые другие ценности.

Однажды Уаров камердинер Епифан, якшавшийся со всяким сбродом и вознамерившийся сменить наконец амплуа, напоил Лангфельда и выпытал у него секрет открывания замков. Лангфельд рассказал ему о магических свойствах разрыв-травы, взламывающей любые запоры. Епифан много времени посвятил поискам травы, но к делу ее приспособить ему так и не удалось. Замки не открывались, сколько ни пытался он воздействовать на них травой. Хоть и пьян был тогда Исидор изрядно, но не сказал Епифану главного: для требуемого эффекта траву эту следовало курить.

Сентябрьским утром Параклисиарх совершал обычную свою разминку топором по колоде, как вдруг услышал скрежет пружины настенных часов. Дверца над циферблатом распахнулась, и механизм вытолкнул из недр деревянного футляра не кукушку, как можно было ожидать, а фарфоровую бородатую фигурку с сердечком в руках. К полудню от глубоко законспирированного лондонского сердечного резидента поступила шифрованная телеграмма. В ней сообщалось, что спецподразделение Скотленд-Ярда в полном составе откомандировано в Трансвааль.

Вскоре Иван Выродков, добравшийся до Южной Африки, метался по Кейптаунскому порту, пытаясь пристроиться в качестве матроса на фрегат с лондонскими полицейскими. В конце концов легионер употребил отработанный маневр: умыкнув за час до отхода фрегата одного из матросов, он добился согласия от капитана и поднялся на борт судна, оснащенного специальным сейфом. В его походной сумке лежал полукилограммовый кусок кварца, купленный им накануне в пивной у старателя.

В день, когда судно достигло широты Азорских островов, оказавшись между ними и Португалией, архипелаг постигло землетрясение. Стихия почти полностью разрушила административный центр – Ангра- ду-Эроишму, погребя под завалами зданий множество жителей. Разыгравшийся шторм швырял потерявшие управление корабли, случившиеся неподалеку. Непривыкшие к сильной качке агенты Скотленд-Ярда были едва живы. Команда занималась спасением судна и предоставила полицейским яркий шанс подумать о душе. И Выродков решил, что его час выхода на сцену истории пробил. Он не сомневался. Пора сомнений и метаний давно миновала. Им на смену пришли решительность, напор и презрение к социуму в целом. Вся эта затея с самого начала виделась Выродкову преступной и противной его натуре. Он привык воевать ради идеи войны и исключительно во славу отечественного оружия. Результат, тем более – материальный, его не интересовал. А тут… Он жалел, что согласился, а не послал соратников к черту. Он давно жил одной только войной, где бы она ни случилась. И не слишком интересовало легионера, что было призом в той войне. Он просто любил оружие. А в этой экспедиции легионер оказался безоружным, да еще и вынужденным, по предписанию «Общества», выполнять несвойственные ему функции, которые обычно возлагались на аптекаря. Высыпав в бутылку с остывшим чаем снотворное, выданное ему Бомелием перед поездкой, он постучал в каюту с сейфом.

– В чем дело? – послышался утробный голос.

– Лекарство, сэр! – ответил легионер, и был впущен в святая святых.

Полицейские молились, перекатываясь среди рвотных масс и уворачиваясь от летавших по каюте предметов. Силы агентов Скотленд-Ярда были уже на исходе. Зафиксировав полицейских в койках, Иван