– Мне-то? Бог-то?

И вдруг, словно очнувшись, крикнул Глаше на кухню:

– Я на такие вопросы, сама знаешь, просто так не отвечаю. Неси-ка сюда гостям–помощникам.

Глафира появилась в комнате, держа в руке бутылку.

– Украинскую горилку когда-нибудь пробовали? Нет? Настоящий первачок! – она налила Мишке и Варфоломею по половине граненого стакана.

– А мне? – умоляющим взглядом посмотрел на нее Петро.

– Рука в …, – осеклась она, посмотрев на гостей. Но потом налила и ему.

– Ты о Боге почему-то всегда вспоминаешь только после этой отравы, – Глаша налила немного себе и совсем чуть-чуть Оксане и вместе с ней тоже присела за стол.

– Так коль отрава, говоришь, чего ж ты ее так расхваливала? «Горилочка», «первачок», «настоящая»… «Отравой» гостей потчевать будешь? Чего молчишь?

Петро явно был настроен побалагурить.

– Это кому как, – быстро выкрутилась Глаша. – Для хороших людей – лекарство, а для таких иродов, как ты – отрава.

– Ну, так выпьем за то, чтобы, как говорится, здоровы все были. И не кашляли! – Петро поднял свой стакан и, не дожидаясь, когда его примеру последуют другие, выпил одним махом.

Выпил и Мишка, принявшись закусывать хрустящим огурцом, накладывая в тарелку маринованных грибочков.

– Чего не пьешь? – обратился Петро к Варфоломею, глядя, как тот что-то внимательно рассматривал в стоящем перед ним стакане.

– Мух много нападало, – он брезгливо поморщился и с отвращением отодвинул от себя стакан.

– Ты что, сдурел? – хохотнул Петро. – Какие мухи? Зима на носу, они все давным-давно сдохли.

– Много мух, много, – пробормотал Варфоломей, – какой ты после этого хозяин, коль в хате полно мух. Ишь, все летают, летают проклятые! А зеленые, зеленые какие! С навоза, видать. Такие только там водятся.

Петро положил ложку на стол и вопросительно уставился сначала на Глашу, а потом на Мишку.

– Что-то я не пойму вас, ребята.

– Да это он так, юморит, – Мишка попытался взглядом намекнуть Петру, что его напарник не совсем обычный человек.

– А, такое дело, – понял его Петро и снова принялся за еду. – Ну что ж, мухи – это не самолеты, не бомбардировщики. Ешь, родимый, не обращай на них внимания.

Они выпили еще немного, доели то, что поставила хозяйка, и хотели уже вставать из-за стола, как Петро удержал Мишку:

– Куда торопиться, давай погомоним немного. С кем, как не с гостями погомонить? Они у нас теперь бывают редко. Да и какие это гости? Вся деревня – родичи. Ходят друг к дружке, как к себе домой. Коты, собаки – все общее. Только дети да жены еще чьи-то. Глядишь, скоро коммунизм во всем будет. Как завещал нам великий Ленин.

Услышав это имя, Глафира цыкнула на Петра и в испуге перекрестилась.

Перекрестился на образа и Варфоломей, вставая из-за стола и собираясь доделывать печку. Глафира хотела забрать бутылку, но Петро остановил ее:

– Мать, мы по чуточку, для поддержания темы.

– Ага, – Глафира не убирала руки, – у тебя по чуточку не получается. А потом такие темы с твоего языка, что всем святым тошно становится. То-то лежишь теперь колодой. С Богом не шути! Не только без ног – без головы останешься!