– Правильно, а если б ты поехал налево, ты б меня с горы скинул, так получается, прямо в обрыв.
– Ну ты и штурман, мать твою!
Карта, видимо, тоже делалась с учетом того, чтобы агрессор из СССР, попади она ему в руки, не смог сориентироваться и быстро разобраться в албанском менталитете. Враг в овраг.
Они выехали из города под вечер. А в Элисбане были уже поздним вечером. Оказаться где-то поздним вечером – большое счастье, подумал Петр, особенно с таким штурманом, как Порошкански.
– Все, приехали, – заглушил Петр двигатель.
– Что? Уже?
– Ага! Ты сидел себе, отдыхал, тебе и уже! А мне все уже знаешь где?!
– Это точно! С тобой поседеешь!
В Элисбане, на том самом месте, у развалин старой крепости, они обменяли блок «Шибко» на канистру бензина.
– Гуманитарная помощь не нужна? – предложил солдатик. Его лицо было усыпано веснушками, не теми защитными, под цвет травы, что покрывали всю его гимнастерку, а другими – светлячками, выдающими молодость и девственность.
– Нет.
– За араку отдадим. – Солдатик нервно задергал ушами.
– Что там, в этой гуманитарной помощи? – поинтересовался Порошкански.
– Консервы разные. Плитка шоколада есть.
– Швейцарского?
– Кажется, немецкого.
– Ты чего, уже нет плитки шоколада, – возмутился другой солдатик, – и не было никогда, ты что, забыл?
– Ладно, давай, – сказал Порошкански, – в хозяйстве все пригодится.
В магазинчике купили араку, две банки колы, два батончика с повидлом и две пачки чипсов.
– Чипсы какие? – спросил продавец.
– Любые, только без бекона.
– Давайте с перцем.
Араку обменяли на коробку гуманитарной помощи. Арака тоже с перцем – огненная вода.
Пока ели чипсы, любуясь минаретами старого города, пошел дождь. «Пежо», словно старая дырявая калоша, в первой же низине зачерпнул воды. Не прошло и получаса после Элисбана.
Петр выключил фары. Все равно ничего, кроме щебня, дождя и временами дороги, не разглядеть.
– Почему стоим? – проснулся Давид и тут же принялся зевать.
– В трамблер вода попала.
– Туман-то какой! – опять зевнул Давид.
– Не видно ни черта, плохо.
Дождь усиливал свой натиск на яркую спинку Жоржика.
– Представляешь, каково сейчас насекомым?
– А людям?
– Каким людям?
– Тем, что сейчас на плотах перебираются через Адриатику.
– Включи радио, послушаем.
Петр принялся крутить ручку приемника. Время от времени сквозь глухой хрип прорывалась народная мелодия. А потом снова хрип, словно приемник подключен не к антенне, а к усам жука. Гроза напугала его не на шутку.
– Это все проделки Большой Женщины! – чертыхнулся Петр.
– Какой женщины?.. Опять ты о какой-то большой женщине!
Петр снова покрутил ручку. На секунду промелькнула все та же мелодийка. Но тут же дождь, словно на экзамене в музыкальной школе, принялся костяшками пальцев повторять прорвавшийся ритм. Бить по рукам и губам всей линейкой.
– Ты не понял, что это за песня, «Дубчик» или, может быть, «Липчик»? – попытался перевести разговор Петр.
– Какая разница? Давайте сами споем.
Они запели. Сначала тихо. Потом увереннее. Петр пел и вспоминал, как с друзьями в России, в военной академии, они пели эту же песню до слез.
– Мы, когда в Ливии работали, всегда пели эту песню, – признался Порошкански.
Дождь лил всю ночь. Ехать дальше не было никакой возможности. Порошкански проснулся оттого, что ему за ухо свалилась капля. Петр – оттого, что струя свежего воздуха залепила ему пощечину.
Холодно – когда далеко. Горячо – когда близко. Близко, как в той детской игре, к машине подошли солдаты в плащ-палатках и распахнули дверь. Капля оказалась холодным дулом автомата.
– Руки вверх, – приказал самый старый.
– Жутко-то как! – потягиваясь, поднял руки вверх Петр.
– Скорее, неудобно, – разминая кости, возразил Давид.
И тут же яркий свет фонарей ослепил обоих. Перед глазами на черной форме неба сверкнули дуло АКМ и желтая светоотражающая нашивка – AKSh (Armata Kombёtare Shqiptare – «Албанская национальная армия») – ныне действующий и самый радикальный осколок печально знаменитой своими зверствами «Армии освобождения Косово».
Сокращенно УЧК (тчк). Албания от моря до моря (тчк). Дайте телеграмму в Тирану (тчк). Только проливной дождь-телеграф, придя на помощь УЧК, и смог это сделать (тчк).
– Западло (з.п.т.), – заодно выдал про себя нецензурную очередь-тираду Петр.
– Кто вы такие? – прозвучал детский голос после того, как налетчики насмотрелись на своих жертв.
– Мы албанцы, – сразу признался Порошкански, – туристы из Тираны.
Петр, стиснув зубы, не проронил ни слова.
– Молчать, – детский голос, – это самое страшное, что может быть в такой ситуации. Кто вы – коммунисты?!
– Нет.
– Демократы?
– Нет.
– Денья (масоны, евреи)?
– Нет.
– Вы патриоты?
– Да, и еще мы простые туристы, – повторил признание Порошкански. Петр же понимал, что если он расскажет юным молодчикам об истинной цели турне, они сначала его высмеют за глупость, а потом расстреляют за национальную несознательность.
– Албанцы не могут быть простыми туристами в то время, когда родная Албания в агонии.
Петр никогда не понимал этих словосочетаний: «родина в агонии», «родина больна». Рано или поздно они договорятся до: родина слегла от кровопийц, родина температурит от малярии. Хотя в высокогорной Албании простым комарам нет места, не то что малярийным.
– Но мы простые туристы, – по наивности настаивал на своем Порошкански.
– Молчать! Тебе никто не давал слова.
Ну все, подумал Порошкански, вот и конец пришел.
– Оставь их, – заплетающимся голосом сказал другой налетчик. Петр сначала узнал голос, а потом в свете танцующих фонариков разглядел веснушчатое лицо того самого солдатика, у которого они выменяли бензин. – Я их знаю. Они помогли нам в Элисбане.
– Хорошо! – после минутного колебания нашелся главный. – Если вы настоящие патриоты, вы должны оказать посильную помощь своим братьям.
