Земле в первый раз встретились? Каллиопа тогда грибную жаренку с картошкой приготовила?

Затем койс признался.

— Кошмаров не хочу. Не дай Бог просыпаться в холодном поту, да еще с включенными сиренами, звать знакомых вернослужащих и вернослужащиц. Не хочу — и точка!! Но если даже кошмары — пусть! Сдюжим как-нибудь. Лишь бы увидеть что-нибудь. Ясно выражаюсь, Серый?

— Вполне.

— Слышь, волчара, сегодня до меня долетел сон юной курицы, которую водят на поводке. Ты, эта, зря переживаешь. Никто не собирается уничтожать этот курятник. Головой ручаюсь! Попечитель не посмеет ослушаться устава, да и зачем ему это? Он способен видеть сны. Говорит, редкая прелесть.

— Вот как? А мне казалось, сущность он и есть сущность.

— Нет, он когда-то был естественным ди.

Затем «Быстролетный» вернулся к заветному.

— Вот ты спрашиваешь, верю ли я в Бога? — он протяжно прерывисто вздохнул. — Спрашиваешь, потому что тебе это раз плюнуть. Ты — царь природы, у тебя свобода воли.

Ты послушай, не перебивай!!

Я же не перебивал!!!

Конечно, мы долгое время не разлей вода. Этого не отнимешь! Вместе пуд соли съели — пили, болтали, твой скафандр натаскивали. Это все так, но ты спрашиваешь меня о том, что не имеет никакого отношения к железке, навроде меня.

Или не должно иметь отношения.

Я тебе вот что хочу сказать. Если полагаешь, что для выполнения задания мне необходимо поискать ответ и на этот вопрос, я поищу.

Я постараюсь. Если считаешь, мы друзья, значит, так и будет. Значит, так нада!! Ты — начальник, естественник. Ты из повелителей, ваш бродь, так сказать.

Сидеть молча, руки в гору! — неожиданно рявкнул аппарат.

Я поднял руки.

— У меня, Серый, на все ваши философии, на всякие заповеди-маповеди, сомнения-момнения наложен конструктивный запрет. Посуди, зачем мне это, если я не способен видеть сны?

— Ты к попечителю обращался? — поинтересовался я. — насчет того, чтобы навеять сон золотой? Ему, небось, это труда не составит.

— Именно так, обращался. Он мне вот как объяснил — мол, с технической точки зрения задача решаемая, но для этого ему необходимо полностью перестроить мое сознание. Беда в том, что он не может дать гарантии, что в результате я останусь самим собой. Следует действовать естественным путем, пробудить, так сказать, мои внутренние духовные силы. Насчет духовных сил, это он так выразился, — словно оправдываясь, добавил койс.

Некоторое время я сидел, тупо уставившись в звездное небо. Галактический обод заметно сдвинулся влево, развернулся к нам родным рукавом. Я мысленно отложил две трети расстояния от центра галактики — в том районе поискал маленькую звездочку. Напрасный труд. Отсюда Солнце даже в самый мощный телескоп вряд ли увидишь.

— Помнишь Каллиопу? — спросил я. — Как она появилась у тебя в рубке. Как предстала в одеянии Венеры с цветком в руке? Помнишь, как у тебя тогда дыхание перехватило. Возмечтал, наверное, койсик, голова закружилась…

Хозяин ответил не сразу, некоторое время громко сопел. Неожиданно в рубке возникло еще одно кресло, пробежало, замерло, обрело тяжесть, будто кто-то коснулся сидения. В то же мгновение в рубке обрисовалась Каллиопа. Королева фей, русалок и вил, пра-пра-пра-, уж не знаю, какая по счету, внучка Афродиты, была в легкой прозрачной накидке, пышную прическу скрепляла усыпанная бриллиантами диадема. В правой руке держала жезл Флоры, в другой цветок. Рядом с ней вживе родилось еще одно сидение. На него, скорописью очерчиваясь в воздухе, взгромоздился друг мой Георгий, супруг царицы любви, владелицы всякой травинки, всякого побега на Земле. Всем им она дает силу роста, всех одаривает страстью. В углу обозначился худущий — просто скелет — старик с редкой козлиной бородкой, в походном одеянии римского легионера.

Василь Васильевич!.. Он же Агасфер, наказанный Иисусом Христом за дерзость.

Я стиснул челюсти, приказал.

— Отставить!..

Изображения сгинули. Только китайская роза, пышно разросшаяся по рубке, напоминала о былых временах, когда мы все четверо собравшись на борту койса, в соседстве с бестелесным капитаном фламатера мчались на бой с раруггами.

— Да, только роза и осталась, — угадав мои мысли, шепотком признался койс. — Знаешь, сколько мне с ней пришлось повозиться, чтобы сохранить корешок. Сколько раз приходилось вырубаться, замыкаться в исходную оболочку, одолевать серое лимбо. Теперь видишь, как разрослась. Не служебное помещение, а цветник. Приятно дышать…

— Как же тебе это удалось?

— Изготовил специальный блок для поддержания жизнедеятельности.

— Вот и отключи его на время отдыха.

— С ума сошел! Да у меня выключатель не сработает, пока я розу не сверну в исходную оболочку. Весь изведусь.

— Вот и помайся в отключке! И импульсов тревожащих подбросим.

Я сделал паузу, потом тихим, с пришептыванием, голосом приказал.

— Теперь, «Быстролетный», разбуди во мне оборотня из рода Змеев Огненных Волков. Освободи дух пращуров, вдохни в меня силу семи богатырей, позволь пробиться в небывалое. Сними заклятье фламатера.

Он не ответил, однако спустя мгновение меня обдала волна жгучих, пронзительных до боли воспоминаний.

Я взвыл.

Все, творившееся со мной, происходило въявь. Я вновь ощутил себя потомком тех доисторических, сотворенных в пробирке хранителей, почувствовал знакомую тяжесть на бедрах — воспоминание о волшебном поясе, утерянном возле Сатурна, отозвалось острой болью, плачем об утрате. Умывшись слезами, я поверил в себя, припомнил уроки Каллиопы, рассказы Василь Васильевича.

Вернослужащий жаждал снов, желал забвения, мечтал познакомиться во сне со своим alter ego. Тропинка, открывшаяся мне в дебрях воспоминаний, привела меня на берег таинственного озерка, где я когда-то выловил Каллиопу, умыкнул ее и доставил Георгию-царевичу.

Вот ее завет…

Я подошел к взросшей на скудной металлической почве китайской розе — земному цветку, особенно пышно цветущему в утробе койса. Оторвал лепесток с раскрывшегося алого бутона, наложил крестное знамение.

Затараторил, забубнил: